Алексей Иванников - Заслуженный гамаковод России

Мы быстро приближались к цели, пожирая расстояние, и я не стал допекать Толстяка: не до того стало мне теперь, облечённому высокой властью и полномочиями. Теперь я возглавил колонну, и уже всё внимание требовалось сосредотачивать на окружающей местности, малознакомой и достаточно опасной: теперь мы двигались по открытому месту – самому сложному на всём маршруте. К счастью, было темно: мало кто смог бы увидеть наши чёрные силуэты, ещё ускорившиеся и летевшие как всадники смерти: да мы и были ими, потому что кто как не мы предвещаем её и несём её – часто в потенциале – в себе самих, чем безусловно и непременно гордимся! И только представители других стай – наши конкуренты – способны что-то нам противопоставить: однако именно здесь и находится то новое, воплощением чего я хотел бы заняться. Если представится возможность.

Мы были уже у здания: я прогнал посторонние мысли и максимально обострил слух: глупо было бы попасться у самой цели, когда удалось обойти столько возможных опасностей и угроз. Кто-то шуршал в далёкой темноте: мы явно были не одни, но из-за подобной ерунды я не собирался поворачивать обратно. В конце концов: здесь была свободная территория, и мы имели на неё такие же права, как и гнездящиеся рядом стаи: в доказательство чего мы могли бы представить вполне весомые аргументы.

Почти сразу же они как раз и понадобились: как только я оказался в подземной норе, ведущей вглубь здания, совсем рядом фыркнули, и прямо впереди обрисовался массивный тёмный силуэт. – «Вы куда, ребята?» – «Куда надо: не твоё это дело». – «А здесь уже занято: и лишние нам вовсе ни к чему». – «Кто тут лишний: мы ещё посмотрим». – «Так-так: хамим, значит?» – «Проваливай отсюда: или, может, тебе жить надоело?» – «А он ещё и дерзит…» – Незнакомец обращался куда-то вглубь: там явно находились сподвижники, и я использовал такую неосторожность: резким движением я рванул вперёд и вцепился ему в глотку, а Длинный, Толстяк и Хорёк уже пробивались дальше, расчищая дорогу к столь дорогим запасам самой вкусной и отборной пищи.

Как ни дёргался и ни рвался мой противник на свободу, но уйти от меня мало кому когда-либо удавалось живым и невредимым: он всё слабел и затихал, и когда появились напарники – с сообщением о позорном бегстве остальных врагов – он уже мало отличался от трупа. Я довершил начатое – для устрашения следовало оставить о себе весомую память – и мимо обмякшего тела мы с осторожностью стали спускаться дальше, не забывая заглядывать во все боковые щели и коридоры. Мы, видимо, нагнали страху на аборигенов: топот чужих лап звучал всё тише и пропадал в глубине здания: дорога, похоже, была свободна.

Однако нам пришлось ещё немало побегать в поисках входа на главный склад: в прошлый раз мы двигались по другому маршруту, более удобному и короткому, сейчас же несколько заплутали и чуть не сбились с пути, попав в помещение, где находились люди и кошка. К счастью, мы вовремя заметили угрозу и быстро сменили направление: даже кошка – не говоря о людях – не успела среагировать на наше появление; ей остался только наш запах, но никакая кошка не смогла бы проникнуть в те ходы и коридоры, по которым мы целеустремлённо и слаженно двигались к цели.

Ведь что может быть лучше боевой крысы, точнее отряда крыс, поставивших себе значимую цель, и понимающих, как этой цели добиться? Мы ведь явно умнее врагов – кошек и собак – но и с человеком тоже вполне способны вести успешные боевые действия. Единственная здесь слабость – наши многочисленные потери, успешно, однако, восполняемые нашими самками: в чём мы им неустанно способствуем.

Что же касается людей, то мы – именно мы! – являемся свидетелями всех их грехов и преступлений: и того, как они обращаются друг с другом, и их отношения к своим подопечным. Разве придёт крысе в голову идея – если, конечно, она нормальная психически здоровая крыса – привязать к хвосту другой крысе пучок бумаги и потом поджечь его, любуясь метаниями невинной жертвы? Или драки: вполне допустимой является ситуация, когда две крысы – один на один – честно выясняют между собою отношения, остальные же при этом становятся лишь зрителями, в лучшем случае подбадривая бойцов. Когда же обнаруживается явное превосходство одной стороны, то второй противник имеет право – признав своё поражение – уползти в нору, зализывая раны, не рискуя при этом пострадать ещё больше от явного победителя. И сколько раз – прячась в развалах мусора или под навесом – я видел нечто иное: как несколько человек не переставая молотили одного, уже упавшего и не могущего ничего противопоставить подобному варварству. Я не исключаю: что иногда такие стычки кончались и смертельным исходом, понимание чего – вместе со всем остальным – обязательно приводит к неутешительному выводу: человек – враг всего живого.