Александр Гордеев - Молодой Бояркин

учителя?

– Потенциально гожусь. Но если я и дальше буду, как проклятый вбивать в голову эти

учебники, то из меня получится мешок информации и не больше. А ведь нам надо расти –

расти как личностям…

– Далась тебе эта личность…

– Ну, а как же иначе-то, Миша! У нас на службе для работы на серьезной аппаратуре

требовался определенный допуск – некая гарантия твоей надежности. А что должно быть

допуском учителя, когда он идет в класс? Сумма знаний? Черта с два! Допуск учителя – быть

личностью. А личность – это человек с духовным оттоком, потому что центр личности

состоит из какого-то неугомонного моторчика с пропеллером. А сейчас из института

вылетают с пропеллером, с дипломом, то есть, но без моторчика. За выпускником остается

жизнь из лекций и корпения над книгами, из зачетов, из праздничных вечеров с танцами, из

полутайных выпивок, из временных знакомств с женщинами, когда самое страшное –

завязнуть в какой-нибудь связи. Все это романтика студенческих будней. Остается, правда, и

гражданская романтика – работа проводниками в поездах, в строительных отрядах – ура, ура,

какие мы молодцы, что работаем раз в год, что созидаем, калымим, приучаемся, постигаем на

практике! Да разве это серьезно? Студента, этого молодого, здорового человека, в течение

нескольких лет, как желторотика подкармливают стипендиями, родительскими переводами,

льготами на дешевый проезд. Так откуда же взяться в нем этому моторчику – личности?

– Ерунда, – перебил Тюлин, – каждый творит себя сам.

– Но важно – из чего творит. И как скоро… А ведь студенту-то уже через пять лет

предстоит воспитывать, учить – и учить ни много ни мало, а жизни! Да ведь это же авантюра!

Авантюра… Так вот, участвовать в ней не хочу, потому что я и сам жертва такого авантюрного

образования. Не знаю, может быть, вы как-то и творите здесь себя, но я уж даже перед самим

собой устал притворяться…

Мучагин уже вовсю ходил между кроватями. Пока говорил Бояркин, он на какое-то

мгновение присел на голую панцирную сетку и тут же снова вскочил.

– Ты что же, не согласен с системой нашего образования? – спросил он.

– Я не согласен с ее несовершенством, – ответил Бояркин. – Я не знаю, как надо

готовить других специалистов, медиков, например, но уверен, что педагогов так штамповать

нельзя. У каждого учителя должен быть свой, хорошо осмысленный жизненный опыт, ведь

учитель должен представлять собой рабочий инструмент, который называется – личность. И

напрасно вы смеетесь, Ой, ну как вы не поймете, что если я своими руками построю,

например, дом, то мне это, как человеку, как учителю, даст куда больше, чем вся

студенческая жизнь.

Тюлин засмеялся.

– Я вот вообразил, – сказал он, – хороша методика подготовки. Вывалили, значит,

студенты в чисто поле и да-авай строить себе по хижине. Прелесть! Только что же они потом

будут преподавать? Устройство колуна? Как, по вашей теории, профессор, современная

система хороша хотя бы тем, что дает знания бедному студенту?

– И тут дыра. Например, четверокурсники, у которых я взял учебники, уже не помнят

того, что изучаем мы. В их опыт это не перешло. С хижинами, ты, конечно, посмешил, но

ведь я хотел сказать, что для делания педагогов необходим особый образ жизни,

наполненный не только активным познанием, но и активным личностным накоплением;

видимо, для полноценного образования нужно не только сразу же задействовать новые

знания в мыслительный процесс, как я думал раньше, но и тут же обращать в дело… Короче

говоря, истина где-то здесь… в труде… В какой-то новой системе, еще не существующей

сегодня.

– И как ты не поймешь, что, покинув институт, ты просто погрязнешь, – с грустью

мудреца произнес Тюлин. – У тебя появятся новые, очевидно, более суетные интересы и

заботы.

– Погрязну? Конечно, другая обстановка, тем более рабочая, меня изменит, но этого-то

я и хочу.

– Ну, а конкретно-то, как ты думаешь жить? – настойчиво спросил Мучагин.

– Буду работать на заводе. Общаться с людьми, думать и читать. Читать, конечно,

меньше, но уж зато так, чтобы воздух над головой светился. Если придут новые заботы –

пусть. Значит, они важнее. Вообще буду интересоваться тем, о чем спрашивает жизнь. Она

обычно у каждого спрашивает что-либо индивидуально. Мне в последнее время она задает в

основном вопросы с педагогическим уклоном. Надеюсь, так будет и дальше.