Александр Гордеев - Молодой Бояркин

прохождение сквозь жизнь других. Твоя жизнь принадлежит и твоим родителям, и любимой,

да и вообще всем людям. Для одного ты проживаешь минуты, которые с ним провел, для

другого секунды, пока показываешь, как пройти на такую-то улицу, еще для кого-то доли

секунды, когда в толпе он случайно задержал на тебе взгляд. Но точно так же тебе

принадлежит жизнь всех. Твое "я" – это то, что хоть раз увидено, что помнится, это все

переданное от родителей, от соседей, от всех людей, которых ты тоже хоть на секунду

увидел, от людей, о которых слышал хотя бы краем уха. И даже одно знание того, что на

земле живет сейчас четыре миллиарда человек, а не два или двадцать – тоже что-то дает

твоему "я". Но как идти этими параллельными дорожками? Как проникать в людей? Николай

обратил внимание на то, как много может сказать о человеке одна его случайная фраза. Он

любил разговаривать с гидроакустиком Барсуковым, служащим по второму году – тот был

начитанный, умный, рассудительный. Не умел он только отстаивать свои, часто очень

правильные, взгляды. Николаю это было непонятно. И вот однажды, рассказывая об офицере,

который не согласился с каким-то его предложением, Барсуков обмолвился: "Что поделаешь,

у взрослых есть привилегия делать все по-своему. ." Реплика прояснила сразу многое.

Оказывается, матрос Барсуков все еще считал себя ребенком. Поразмыслив, Николай сделал

вывод, что человек даже единственным словом говорит о себе и своей жизни все, да и не

только словом, но и ноткой в голосе, и взглядом, и положением пальцев, и позой. Человек, в

этом смысле, не может быть скрытным, да и до того ли ему с его повседневными заботами? В

каждом человеке, как понял Бояркин, существует некий камертон (не всегда, правда,

постоянный), который задает частные мнения, предвзятости, слова. Если прислушаться, то в

общении каждый человек "звучит" по-своему. Значит, надо уметь его слышать,

воспринимать. Конечно, сначала, до приобретения опыта, необходим скрупулезный анализ, а

потом анализ должен свернуться в один краткий, как щелчок фотоаппарата, момент. Взглянул

– и чужой человек известен тебе так же, как любой встречный на сельской улице. Пожалуй,

это было бы уже умение почувствовать, а не умение понять. Вот, собственно, вершина самого

полного "овладения" каким-либо человеком – в чувствовании его.

К концу службы Бояркин понял, что ему нужно быть не инспектором уголовного

розыска, а просто школьным учителем. В милиции он собирался работать для того, чтобы

бороться с такими, как Кверов. Но с ними надо не бороться. Надо сделать так, чтобы они не

появлялись. Кто в Елкино не знал, например, об одном "воспитательном" методе его отца,

лесничего Ивана, который несколько раз зимой оставлял Виктора в лесу с одним топором? С

утра до вечера сын должен свалить, раскряжевать и стаскать в кучу несколько кубометров

дров. В юности, совпавшей с войной, Ивану пришлось немало повкалывать, и он хотел тем

же методом сделать человека и из сына. Но Ивана заставляла работать сама жизнь, а Виктор

не видел смысла такой работы – дома были и пила и даже бензопила, да и дров всегда

хватало. Вот этот-то и еще некоторые фокусы отца озлобили Кверова, извратили в его глазах

самую суть труда, внушили веру в культ силы, которой он вынужденно подчинялся и при

помощи которой утверждался потом сам. В этом был смысл его жизни. А Генка Сомов этот

смысл как бы отвергал. Поэтому-то и был он самым ненавистным врагом. "Не нужно

ненавидеть людей за плохое в них, – объясняя свой поворот, писал Николай Игорьку и

Наташе Крышиным. – Этим ничего не изменишь и не достигнешь. Что же делать? А только

одно – с самого начала, с детства жить с ними одной жизнью, не давая заболеть недобрым ".

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

С очередного морского дежурства корабль вернулся утром, застав город еще под белой

пеленой тумана. Когда двигатели смолкли, то оказалось, что все говорят громче, чем надо. По

правилу день швартовки был объявлен днем отдыха. Сразу же кто-то из молодых отправился

на базу за почтой, а остальные стали ждать его в столовой у телевизора. Как обычно в такие

дни настроение у всех было приподнятым. Сегодня можно было расслабиться: прочитать

письма, просмотреть пачку газет, помыться в душе, а вечером лечь в свежую постель

счастливым уже от того, что в эту ночь тебя не поднимут на вахту. Кроме того, сегодня не