Андрей Евдокимов - Звон монет убивает

Обогнуть машину, чтобы открыть дверцу пассажирке, я не успел. Она выпорхнула из салона и взбежала по ступенькам с легкостью семилетней девочки. Бег с препятствиями вызвал у нее одышку. В роли финишной черты выступал тамбур подъезда. Он же стал убежищем от глаз соседей. Афишировать свое прибытие на архипостыдном транспортном средстве Клавдия Петровна явно не помышляла.

Пряча усмешку, я закрыл машину, развязал веревки, и водрузил тумбу письменного стола на плечи. Клавдия Петровна держалась от меня на почтительном расстоянии, дабы я не компрометировал ее своим внешним видом. Я топал за стеснительной клиенткой как носильщик отеля за имущей постоялицей.

Взобравшись на первую ступеньку лестничного марша, я осведомился:

– Клавдия Петровна, ваша дочь не подумывала сменить дом на более просторный?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– От нечего делать!

– Вы слишком нервный, Аристарх… Это не хорошо. А насчет дома не знаю. Вряд ли. Да и не с ее деньгами думать о стоящем жилье.

– А Олег? Он не хотел переехать в дом получше?

В моем кармане лежало вырванное из газеты объявление о сдаче внаем частного дома. Кто-то выделил его, заключив в фиолетовый овал. Меня интересовало, мог ли это сделать кто-то из семьи Северцевых.

– Вы невнимательны, Аристарх. Я вам уже говорила, Олег для частных домов не создан. Он их терпеть не может. Он вырос в квартире, на балконе и умрет.

– Извините, я забыл.

– Записывайте!

Лифты в таких домах проектом не предусмотрены. Но не успел я помянуть не злым тихим словом заботливых архитекторов, как мое восхождение закончилось. На втором этаже мы подошли к двери, сто лет назад обитой дерматином.

– Поставьте стол здесь! – распорядилась женщина в черном, ткнув пальцем в пол подле своих пыльных туфель.

Кряхтя и чертыхаясь одними губами, я исполнил пожелание клиента.

– Можете перенести все из машины сюда, – разрешили мне, – а потом занесете в комнату.

Я кинулся прочь в едином порыве угодить доброй тете. А если честно, то не терпелось поскорей унести оттуда ноги. От ее чванства меня уже тошнило.

Сняв с багажника столешницу, я просмотрел все газеты-прокладки, которые подложил под полировку перед погрузкой. Почти сразу наткнулся на еще одно объявление о сдаче дома, обведенное фиолетовой пастой. Дата публикации месячной давности. Рекламка отправилась в сигаретную пачку, к остальным вещдокам. Оставшиеся газеты улетели в мусорный контейнер, подняв в воздух рой зеленых мух.

Ни одна принесенная мной вещь с места не сдвинулась. Все осталось на лестничной площадке. Более того, дверь в квартиру оказалась запертой. Ее открыли, когда я в третий раз поднес палец к кнопке звонка.

Клавдия Петровна успела облачиться в домашний халат, потрепанный как Веселый Роджер после абордажа.

– Вы сотворили коммунизм в отдельно взятом доме?

Женщина огляделась вокруг. Наверное, искала рай для трудящихся масс. Не отыскав ничего похожего, удивленно посмотрела на меня.

– Вы оставили вещи без присмотра, – пояснил я. – У вас не воруют?

– Очень остроумно! А вы здесь зачем?

– Для охраны, – я приклеил улыбку к уголку рта, но клей случился никудышным, и она отвалилась.

– Заносите!

Скорчив угодливую рожу, я подчинился приказу.

– Соберите стол здесь, в коридоре, – услышал я, когда опустил на пол последнюю из перевезенных вещей.

– А где “пожалуйста”?

– Будьте любезны!

Ее голос стоит целого состояния. Из него можно цедить желчь галлонами и продавать в аптеках.

Удаляясь в ванную, хозяйка и не думала огибать препятствие в виде Аристарха. Я посторонился, чтобы по мне не прошлись рваные тапочки.

Я остался один посреди трехкомнатной памятки о вожде, грозившем засеять страну кукурузой.

Ремонт забыл сюда дорогу сразу после сдачи дома в эксплуатацию. Обои в радиусе десяти дюймов от выключателей имели цвет несвежего воротничка. Контуры дыр в линолеуме обозначались проплешинами в половиках. Подвески светильника так чисты, что при включенных лампах отбрасывали на потолок густую тень. Мебельный гарнитур обрел цвет въевшейся пыли. Зеркало на дверце шкафа служило мухам аэродромом. Пахло задохнувшейся кухонной тряпкой.

Из комнаты за мной наблюдала пара глаз цвета мышиной шкурки. В них угадывалось любопытство, обычное при появлении в доме нового человека. Девушка сидела на тахте, подобрав босые ноги под себя. Черные джинсы трещали на крутых бедрах, желтая в синий горошек блузка обнажала загорелые ручищи. Такие жилы надо скрывать под длинным рукавом байковой рубашки, а не выставлять напоказ.