Пётр Самотарж - Поцелуй негодяя

– Нет-нет, ничего страшного.

– Конечно, ничего страшного! – опять завопил костлявый голенастый горлопан. – На старости лет побомжевать захотелось, а так – ничего страшного!

Воронцов ощутил неприятный холодок под ложечкой. Он возникал там редко, в тех сложных и неудобных ситуациях, в которых умелый человек оказывается лишь изредка. Воспитание не позволило своему несчастному обладателю притвориться неслышащим.

– Вам негде жить?

– Мужик, ну тебе-то какое дело! Иди, куда шел!

Женщина подняла на сочувствующего блестящие карие глаза:

– Спасибо, я сама разберусь.

– Как ты разберешься, как! У тебя же ни хрена нет, ни хрена! Ни копья у тебя нет, понимаешь! Ты же дура, дура!

– Это ваш сын? – на всякий случай поинтересовался Воронцов, хотя был абсолютно уверен в положительном ответе, потому что не представлял, на кого еще может орать в таких выражениях прыщавый пацан – еле-еле душа в теле.

Разумеется, женщина утвердительно кивнула – видимо, растерялась от неожиданности.

– Куда вы идете?

– На вокзал, наверное.

– На вокзал она идет! – вновь возопил пришелец из ада. – Что тебе делать на вокзале, дура! У тебя же денег нет на билеты! На вокзал она идет!

– У вас действительно нет денег на билеты?

– Нет-нет, спасибо, я придумаю что-нибудь, – поторопилась ответить женщина на предложение, которое Воронцов не успел сделать. Тот и сам не знал, как следует себя вести в создавшемся положении. Извиниться, попрощаться и отправиться дальше – после всего услышанного просто подло. Двадцать первый век, документальные фильмы о тайнах криминального мира и многочисленные детективы учили его не доверять людям, но он родился давно и никак не мог избавиться от вбитых в его голову азбучных истин.

– Знаете, я не хочу силой влезать в вашу жизнь, – осторожно начал Воронцов.

– Спасибо, спасибо, я сама, – оборвала его женщина.

– Охотно верю, но на всякий случай возьмите, – он протянул собеседнице свою визитку.

– Ну куда ты лезешь, мужик! Ты замуж ее хочешь взять? – с новой силой заистерил подросток.

Воронцов изо всех сил старался и дальше игнорировать сопливого придурка, но с каждой минутой терпение иссякало, и всякое могло случиться.

– Спасибо, не надо, – испуганно отворачивалась от протянутого ей кусочка картона странная женщина.

– Она у тебя деньги возьмет до Челябинска, а там под забором сдохнет, и я вместе с ней! А могли бы здесь спокойно пожить!

– Не могли бы, – чуть слышно шепнула несчастная.

– Не могли бы! Из-за тебя и не можем!

– Не из-за меня.

– Ну конечно, из-за него! Он тебя гнал, что ли! Скажи, он тебя гнал?

– Да, – совсем неслышно шевельнула губами мать и жена.

– Врешь! Врешь! Не гнал! Ты сама взбрыкнула, сама!

– Я не могла там остаться.

– Ну и шла бы, куда хочешь! Почему я должен за тобой тащиться?

Воронцов совершенно не понимал, зачем присоединился к семейной сцене чужих ему людей. Его характер вообще не предполагал конфликтов, он уклонялся от них всегда и везде, по любому поводу и без оного вовсе, когда ситуация, положа руку на сердце, требовала соучастия любого порядочного человека, и когда конфликт зрел исключительно в его собственном неискушенном сознании. Теперь он стоял с протянутой рукой и крутил в пальцах отвергнутую визитку, силясь осознать свою противоречивую роль в происходящем.

– Гражданочка, – с ноткой нерешительности в голосе возобновил речь незадачливый джентльмен, – я ведь не могу просто так отсюда уйти.

– Еще как можешь! – рыкнул сиплым подростковым тенорком несносный отрок.

– О чем вы? – искренне удивилась мать негодяя. – Вы нам ничем не обязаны, идите себе с Богом.

– Я не могу. Меня совесть будет мучить.

– Почему? Я ведь ни о чем вас не прошу. Наоборот, я говорю: спасибо, нам не нужна помощь.

– У меня ведь есть голова на плечах. Я предлагаю компромисс. Вы возьмете у меня визитку, а я оставлю вас в покое. Не захотите – не позвоните, но совесть меня не загрызет. Иначе я получаюсь совсем уж законченным подонком.

Женщина задумалась, терзаемая с разных сторон инстинктом самосохранения и хорошим воспитанием, затем неловко взяла визитку, поспешно поблагодарила и отвернулась от искусителя, словно испугавшись. Несносный ее отпрыск скорчил презрительную гримаску и всем своим видом показал ненависть к миру взрослых, построенному на лжи и двоемыслии.

Воронцов обогнал странную парочку и деловым шагом отправился дальше по пути порока. В намеченное время он добрался до своей трехкомнатной квартиры в сталинском доме и лег спать, когда город наконец проснулся. Жилье альфонса вовсе не напоминало своим видом такового. Наоборот, создавало ощущение стабильности, солидности и достатка. Только сведущий человек мог постичь скучную истину – облик квартиры создавался десятилетиями, но не Воронцовым, а его родителями. Сам он привнес в обстановку только пристойную бытовую электронику и компьютер, средоточие жизни. Этот последний стоял на письменном столе в кабинете, в том же помещении находился и неплохой музыкальный центр, поскольку хозяин любил во время работы мелодический звуковой фон, желательно без участия человеческого голоса. Голос – уже не фон, он отвлекает внимание. Между письменным столом и входной дверью стояло старое кресло-кровать, такой же след родителей, как и вся квартира. Его неизменно накрывал гобелен с изображением какого-то горного замка зимой. Из оставшихся комнат спальня не несла ни малейших следов личности Воронцова, а гостиная в качестве такового имела лишь японский телевизор. Спал одинокий волк неизменно в кабинете, стремясь к уюту.