Илья Куприянов - Закусочная «Феникс»

Сегодня с утра я разрывался между «Пеклом», подчёркивавшим погоду, и «Сонным», который точно описывал состояние и «Феникса», и посетителей, и города в целом: утро понедельника! Но в итоге, погнавшись за двумя зайцами, поставил то, что поставил – главное, что Сергею это нравилось, и он, прикрыв глаза и развалившись на диване, с наслаждением слушал музыку, барабаня пальцами по столу.

Посидев так ещё немного, он принялся за еду, управившись с ней с характерной скоростью, после чего рассовал разбросанные по столу вещи по карманам, взял в руки отполированную с помощью хлеба тарелку, отнёс её мне, а затем, вернувшись в зал за колой, уселся на стул у стойки и закурил.

– Дождь бы, – прищурившись, он кивнул на улицу, – а то спечёмся.

– И не говорите, – я закатил глаза и выдохнул, изображая изнеможение.

– Впрочем, говорят, что это ещё цветочки – к четвергу-пятнице поджарит так, что мало не покажется!

– Весёлая, значит, предстоит неделька, – усмехнулся я.

– Да что неделька!

Сергей поднял указательный палец вверх и многозначительно протянул:

– Месяц, выпавший началом на понедельник, лёгким не будет.

– На всё Божья воля, – усмехнувшись, я начал протирать стакан.

– Вы правда так считаете? – Глаза Сергея буквально впились в меня.

Вопрос был мне понятен, как и то, что ответ на него был известен Сергею: внезапно я осознал, что в первую очередь для него важна попытка озвучить все мои мысли, придав форму той неопределённости, которую в моей душе формировали знания обо всём, что касалось Бога. Несколько напуганный внезапностью момента, я поставил стакан под стойку и попытался сформулировать свой ответ.

Верил ли я в Бога? Честно говоря, я никогда особо над этим не задумывался. В детстве, будучи деревенским мальчишкой, я конечно слышал о Нём от стариков и матери, но в церкви бывал два-три раза в год, по особым поводам; всё как-то не было времени сесть и разобраться лично для себя: жизнь требовала усилий, раннего подъёма и позднего, за полночь, отбоя. Если же сужать вопрос до отношения к религии, то я всегда одобрял людей, которые делают добрые дела, не выпячивая свою принадлежность к той или иной конфессии, и всегда порицал тех, кто творит зло, прикрываясь священными словами, или же топчет в грязи заповеди. В конце концов, мне всегда казалось, да и сейчас кажется, что Бог – это нечто большее, чем Ад и Рай, чем грех и добродетель; Ему, Архитектору Вселенной, нет дела если не до всего человеческого муравейника, то до отдельно взятого меня точно. Отец научил меня во всём полагаться на семью и себя, и я от этого не отступал и не отступаю до сих пор, давая тем самым Богу отдых и возможность ниспослать благо кому-то другому.

Я не помню, точно ли эти мысли и в таком ли порядке я высказал Сергею, но сразу понял, что их ход ему близок и понятен, более того, он, обрадованный схожему складу ума, вылил мне всё, что думал по этому вопросу, а также по смежным с ним моментам. Это, своего рода, предупреждение, я заранее помещаю перед его монологом, разбавленным моими редкими вставками, чтобы у Вас не сложилось о Сергее неправильного мнения, поскольку я, например, на секунду подумал, что он, закончив разговор о Всевышнем и космосе, начнёт предлагать мне соответствующую литературу за скромное вознаграждение – не знаю, почему эта мысль вообще пришла мне в голову, но, так как мы никогда не беседовали на настолько личные темы, да и с деньгами у Сергея проблемы имелись… Короче говоря, не пугайтесь громких слов, которые прозвучат в этом монологе, как испугался их я, и как пугаюсь, пожалуй, до сих пор, размышляя о судьбе своей закусочной, к которой, как мне сейчас, после всех описанных ниже событий, кажется, этот монолог имеет самое непосредственное отношение.

– Приятно знать, – начал он, смочив горло колой, – что есть люди, которые допускают существование двух сторон у монеты. Мне чаще попадаются другие, однополярные: будь то ярые приверженцы – не называя имён – многих религий и верований, или же противники оных. Их проблема в том, что они, рассуждая над буквами в книгах, не хотят взглянуть на этот вопрос шире, и вместо споров о субъективном попытаться найти…

– Ответ, – пришёл я ему на помощь после того, как он замялся, уставился в потолок и стал щёлкать пальцами, словно призывая убежавшее из памяти слово обратно в черепную коробку.

– В том-то и проблема, что не ответ, именно, что не ответ! Я хотел упомянуть об этом позже, но кратко изложу сейчас: ответа ищущий не получит, поскольку он лежит за чертой! – Сергей сделал страшное лицо, как бы говоря о значимости этой загадочной черты. – Все эти споры, возгласы, утверждения – суета, субъективная, малозначительная суета, отвлекающая наш и без того скудный разум от вещей, которые постижимы, но вместе с тем приемлемы для обеих сторон в качестве решения. Да, они ограничены и не дают однозначного ответа, но разве можем мы претендовать на что-то большее?