Так получилось, что Рождество я встретила вдвоём с Аллой. Остальные мои соседки остались у гостей, а она почему-то оказалась не востребована в праздничную ночь. Мы пили шампанское в столовой, обе грустные, каждая по своей причине.
Но о причинах Аллиной печали я бы ни за что не догадалась, не развяжи алкоголь ей язык. Когда бутылка шампанского почти опустела (причём я к этому имела мало отношения), Алла тяжко вздохнула, доставая из холодильника вторую:
– Вот так это и начинается…
– Что? – спросила я исключительно из вежливости: разговаривать особо не хотелось, мне хватало своей грусти.
– Начало конца, – ответила Алла и оглушительно хлопнула пробкой, подождала, пока пена стечёт по горлышку прямо на пол, и продолжила. – Когда ты выходишь в тираж. Сначала тебя забывают постоянные клиенты, потом ты остаёшься одна в праздничную ночь, и вот – уже никому не нужна. Возраст…
Я фыркнула и подвинула ей свой бокал.
– Это ты не нужна? Какой у тебя возраст?
– Для этих мест – солидный, – отрезала молодая и красивая Алла. – Юным козочкам вроде тебя я уже не соперница. А их привозят каждый год.
Она наполнила мой бокал, залпом осушила свой и печально уставилась в темноту за окном. Где-то неподалеку звучала музыка, чей-то нетрезвый голос пытался ей подпевать, но постоянно срывался на визгливый хохот. Ещё дальше, наверное, у самого Айсберга, с треском рвались фейерверки. Ничего общего с тем, как принято встречать Рождество у православных, за пределами этого сумасшедшего места. Батюшка Афанасий сказал бы – эх, грехи наши…
– Ну и радуйся, – фыркнула я, глядя на быстро хмелеющую Аллу. – Не надоело ещё мужиков обслуживать?
Она посмотрела на меня с искренним недоумением.
– А что я ещё умею? И кому буду нужна? Только и останется, что тут официанткой подносы таскать, а потом в поломойки пойти.
– А почему обязательно тут? – решила я задать давно тревожащий меня вопрос. – Ты ведь свой долг уже давно выплатила.
Алла пьяно хохотнула.
– И что? Куда я пойду? Ни родных, ни жилья, ни документов. Нас же по сути не существует, мы никто!
– Но ведь другие девушки куда-то уходят?.. – полувопросительно заметила я.
Алла задумчиво вглядывалась в янтарную глубь шампанского и молчала, только на губах её медленно рождалась странная горько-боязливая улыбка.
– Хотела бы я знать – куда, – наконец тихо произнесла она. – Уходят… Уходить-то уходят. Да только дурой надо быть, чтобы сказать, будто хочешь отсюда уйти. А то уйдешь…
Она уже заметно опьянела. Может, и нехорошо было с моей стороны этим пользоваться, но я устала от неизвестности.
– Думаешь, на самом деле отсюда никого не отпустят после того, как вернёшь долг?
– Ну почему не отпустят? Силой здесь никого не держат, знаешь же. Контракт, подпись – всё добровольно, расплатилась с заведением – свободна. Вот только, – Алла понизила голос до шёпота, – ты знаешь, какие тут люди бывают? Не знаешь, ты же дикарка… А я тебе скажу. Большие люди. Очень большие и очень известные. Вся церковная верхушка, даже Патриарх заглядывает.
Я, хоть и была дикаркой, но, кто такие Патриарх и его "верхушка", знала. И оторопела от слов Аллы, несмотря на то, что давно не питала иллюзий по поводу того, как устроен этот мир, где для одних – покорность и скрепы, для других, избранных – изобилие и вседозволенность.
– Ты его видела? – потрясенно спросила я у Аллы, тоже невольно переходя на сдавленный шепот.
– Самого – нет, он по острову не гуляет. Его яхта швартуется у причала, и девочек отводят туда. Он всегда выбирает самых молоденьких. Тебе сколько было, когда попала сюда? Двенадцать? Так для него привозят ещё младше.
Я сжала в руке бокал с шампанским, так, что острый край впился в ладонь. С каким трепетом, с каким придыханием произносили в приюте имя Патриарха! Он был помазанником бога на Земле, почти святым, на чьих усталых плечах лежала огромная ответственность за всех нас, грешных…
И вот как, оказывается, всё обстояло на самом деле: главный человек Руси не только прекрасно осведомлён о наличии в его православном государстве заведений вроде Оазиса, но и является их постоянным клиентом!
Значит, яхта, причал и маленькие девочки?
Я вдруг почувствовала, что меня мелко трясёт. Последний раз такое бешенство испытывала, когда сидела рядом с истерзанной Яринкой, одетой в кое-как застегнутые окровавленные шорты, и слушала её рассказ о том, что сделал Бурхаев.
– Хаа! – вдруг пьяно воскликнула Алла, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. – Что, подружка, проняло? По лицу вижу, что проняло. А теперь задумайся вот о чём: кто отпустит отсюда человека, который знает такое про Патриарха и остальных?!
Читать дальше