Анатолий Курчаткин - Через Москву проездом

– Стыдно же, – не слушая его, посмотрел теперь на Люсю Шамурин. – Я в ванне с кафелем моюсь, а она – в бочке, банька у нее развалилась. Реветь мне, вот не поверите, захотелось, как я эту бочку увидел.

– Так подправили баньку бы, – сказала жена.

– Ни к чему, пусть в ванной лучше, – с удовольствием хохотнул Шамурин и крепко потер бороду на щеке ладонью. – С кафелем. С розовым.

Такси, звонко шебурша шинами, неслось по пустынному уже, с редкими машинами проспекту, взносилось на мосты – один, другой, нырнуло под третий и поехало, крутясь в поворотах направо и налево, следуя командам Шамурина, по каким-то колдобистым неосвещенным улочкам, и по тому, что окна горели только у самой земли и не было трех в ряд, ясно было, что дома одноэтажные, индивидуальной застройки. Водитель чертыхался:

– Да я днем-то сюда не езжу, фу, дьявол! Занесло с вами…

Потом, свернув в очередной раз, въехали вдруг в хвойный лес, исчезавший стволами в черной вышине, а затем так же неожиданно выскочили из него на многоэтажный современный микрорайон, каменную мешанину башен и девятиэтажек, редко кое-где расцвеченную прямоугольниками освещенных окон, и Шамурин скомандовал:

– Вон, к тому дому, ко второму подъезду.

Таксист подогнал «Волгу» к одной из спаренных башен, Шамурин вытащил из кармана рубль и, обернувшись к Гаврилову, попросил:

– У меня нет больше. Добавь. Дома потом рассчитаемся.

Гаврилов пригнулся, глянул между сиденьями на счетчик – окошечки показывали три с полтиной.

У него от выезда в совхоз тоже остался рубль, и полтора рубля добавила Люся.

– Все, приехали, – вываливаясь из кабины, довольно сказал Шамурин, снова с шуршаньем потирая ладонью бороду.

4

В лифте, с легким поскребыванием запахнувшем за ними автоматические двери, ехали молча. Шамурин, как вошли в подъезд, враз посуровел, брови у него сдвинулись к переносью, и он все пошоркивал и пошоркивал ладонью по бороде на щеках.

Холл перед квартирой с горящей под потолком лампой дневного освещения был закрыт. Шамурин пошарил по карманам, постоял в задумчивости и позвонил.

Ни одна из трех дверей внутри холла не открылась. Подождали. Шамурин снова поднес руку к кнопке, помедлил, помедлил – и позвонил.

Открыли после третьей попытки. Не то чтобы открыли, а дверь квартиры справа немного приотворилась, на ширину цепочки, и оттуда глянули на них чьи-то глаза. Потом дверь снова захлопнулась, Гаврилов ждал – сейчас она откроется на полную ширину, но дверь не открывалась.

– По-моему не очень-то хотят нас пускать, – с быстрым смешком проговорила Люся.

– Ничего, ничего, – обернувшись, успокаивающе помахал рукой Шамурин.

Прошло около минуты, и дверь снова отворилась. Теперь она отворилась по-настоящему, и из нее, сонно помаргивая, придерживая руками халат на груди, вышла женщина, отомкнула дверь холла.

– Это я, – шепотом почему-то сказал Шамурин, переступая порог. – А это со мной, – махнул он рукой на Гаврилова с Люсей.

– Вижу, – отозвалась женщина и, не проявляя никакого желания познакомиться, пошла обратно в квартиру.

– Пойдемте, – все так же почему-то шепотом позвал Шамурин. И пояснил: – А это моя жена, Валя зовут.

Они зашли в квартиру, и Гаврилов с размаху закрыл за собой дверь.

– Тсс! – с приложенным к губам пальцем повернулся к нему Шамурин. – Раздевайтесь давайте. Вот сюда.

Жена его, взмахнув полами халатика, скрылась за комнатной дверью.

Квартира была точно такая, как у Гаврилова. Та же малюсенькая, тесная прихожая, та же, вон видно, кухня, то же все расположение дверей – те же, выходит, тридцать два метра двух совмещенных комнат. По узкому короткому коридорчику, ведущему на кухню, были натянуты веревки, на них висели мокрые белые и голубые пеленки, марлевые подгузники в желтых пятнах, ползунки, косынки, в квартире стоял волглый кислый запах младенческих испражнений.

– Проходите, – сказал Шамурин, показывая в сторону кухни.

Кухня тоже была вся завешана пеленками, стол был заставлен грязной посудой, мерными детскими бутылочками с сосками на горлышках и без, валялась какая-то засохшая колом, в розовых потеках марля.

Как-то вся эта обстановка не подходила к тому, что было обещано. Гаврилов смятенно посмотрел на жену, встретился с ней взглядом и испуганно, торопясь, отвел глаза.

Шамурин с сосредоточенным, суровым лицом завернул пеленки болтающимися концами на веревку и подставил к столу табуретки:

– Садитесь.