Сергей Зюзин - Не стать упырём. Зло из глубины веков

–

Перестань! Неужели ты всё ещё не понял, возвратившись сейчас домой, ты ставишь под угрозу и всех остальных твоих родных. То есть маму и папу.

–

Что? – Руслан нахмурился, и было видно, что он прекрасно понял, о чём ему только что рассказала его бывшая девушка.

Тем не менее Алла стала ему объяснять:

– Если ты не обратишься до конца, а ты знаешь, что для этого нужно, на тебя снова будут давить. И вполне возможно, что следующей после твоей сестры Ольги будет твоя мама… – Алла снова не успела, хоть и самую малость, договорить. Потому что теперь Руслан сдержаться не смог. Схватив её обеими руками за горло, он стал так неистово его сдавливать и при этом трясти, издавая бросающее в дрожь свирепое рычание, что со стороны могло показаться, что на беззащитную девушку напал жуткий монстр. А ещё несколько мгновений спустя его страшные клыки приблизились к Аллиной шее.

Тут Алла опомнилась. Руслан отлетел от неё, так, словно оказался просто большой мягкой игрушкой. Отлетел и ударился спиной о стену стоявшего немного в стороне от тротуара многоэтажного дома. Сильно ударившись головой, он на какое-то время замер.

–

Я же говорила тебе, ты ещё слишком слаб, – с усмешкой проговорила Алла.

И тут же, словно извиняясь за грубость, она добавила уже помягче:

–

Так уж и быть! Сегодня ещё можешь показаться дома, я тебя у наших как-нибудь оправдаю. Но потом… Мои слова о том, что следующей может стать твоя мама, поверь, не шутка! Поэтому давай, перебирайся поскорее к нам.

С последними словами Алла улыбнулась и… Стала растворяться в воздухе. Не сказав больше ни единого слова, словно показывая Русу, что боьше им говорить не о чем. Даже о том, где их найти, если Руслан вдруг и впрямь надумает к ним перебраться. Очевидно, у неё на этот счёт были какие-то свои мысли, которыми она пока делиться с Русланом не захотела.

6. ВСТАВАЙ, ОЛЯ

Когда Ольгу похоронили, из-за душевного опустошения, что принесла ему невыносимо тяжёлая утрата сестры, Руслан не находил себе места. Сердце разрывалось на части из-за немилосердно глодавших его жалости, чувства вины, рвущего под собой всё подряд отчаяния. Голова словно превратилась в старый трухлявый пень, в котором не зарождалось ни слов, ни мыслей, ни хоть сколько-нибудь осознанных желаний. Только боль, чудовищная душевная боль, и ничего кроме этой боли, занимала собой всё в его оглушённом горем рассудке. Руслан ходил, как сомнамбула, сам не свой, даже не смотря никуда хоть сколько-нибудь внимательным взглядом. Но и невнимательные взгляды то и дело приносили ему каждый раз новую порцию таких же страданий, потому что всё в квартире так или иначе напоминало о покойной сестре.

Не лучше «выжженной» огромной бедой души чувствовало себя и всё его тело. Вечером дня Ольгиных похорон он был готов упасть от изнеможения. Давящая скорбная суета, горестные хлопоты, вид плачущих вокруг родственников, особенно родителей, так измотали, что даже с его недюжинной, «подаренной» упырями, выносливостью у него едва хватило сил всё это выдержать. Что уж было говорить о его родителях, особенно маме!

…Сидя в изголовье лежавшей в гробу дочери, мама Руса была ещё больше сына и мужа, хоть больше уже просто не могло быть, раздавлена свалившимся на её семью горем. По её побледневшим, как стена, щекам градом катились слёзы. Уже и не вытирая их платком, она всё не сводила покрасневших и опухших глаз с мёртвого, но почти не изменившегося, если не считать его бледности, лица дочери и не реагировала ни на что вокруг. Без конца шевелившиеся в причитаниях губы тряслись. Были слышны какие-то слова, произносимые ею до неузнаваемости искажённым горем голосом, разобрать которые вряд ли было возможно не только из-за то и дело заглушавших их горестных всхлипов. На неё же саму лучше было не смотреть. Разрушившая так много в её жизни беда за один день превратила её в старуху. Враз оказались изрядно подёрнуты серебрящейся на свету проседью волосы, лицо очень быстро покрылось заметной сеткой больших и маленьких морщинок. Набрякли и скукожились веки, под глазами чётко обозначились чёрные круги, кожа на лице приобрела заметный серый оттенок.

За спиной её стоял отец усопшей, измождённое и тоже враз постаревшее лицо которого стало таким безжизненным, словно было вылеплено из глины. Ни малейшего движения мимики, ни слезинки, – за минувшие сутки они уже все были выплаканы, – ни даже моргания век. Глаза словно застыли, а в них самих точно так же застыло выражение такой безысходной боли, тоски и уныния, что казалось, в те мгновенья он был готов улечься в гробу рядом с дочерью и сам…