Александр Харыбин - Пятый всадник

А потом наступила зима. В горах вокруг моего домика частенько выпадал снег, не таявший, иной раз, неделями. Ночные температуры почти всегда держались ниже нуля. В общем, зимняя погода в Апеннинах несильно отличалась от московской. В деле выполнения обещания, данного мною Профессору, пока не было никакого продвижения. Я уже начал подумывать о том, чтобы поехать на месяц в Москву, собрать реактор там, а потом привезти его в Италию. Благо, самые ценные части, в том числе, силовой коммутатор, ждали меня в лесу под полуметровым слоем земли. Единственное, что сдерживало – страх попасть в лапы к террористам. Хотя и хотелось надеяться, что за полтора года они обо мне забыли.

Еще не давала покоя мысль о Катерине, лежащей в барокамере на глубине три десятка метров, словно спящая царевна в сказочной пещере. Нельзя сказать, что я ничего не делал для подготовки экспедиции на Шпицберген. Но пока все ограничивалось лишь теоретическими проработками. Я составлял список того, что необходимо было с собой взять, чтобы операция по разморозке прошла успешно. Еще думал над тем, какой лучше дать режим давления и температуры. Ведь у меня не было уверенности, что та методика, которая себя хорошо показала на собачке, подойдет для человека. Говорил же я ей, что перед тем, как испытывать на людях, надо было хотя бы один раз попробовать удачно разморозить поросенка. Также важно еще было решить задачу транспортировки всего оборудования на Шпицберген. Я сомневался, что со всем этим хозяйством меня пустят в самолет.

Про Санино обещание замолвить за меня словечко перед начальством, я давно уже забыл. И был сильно удивлен, когда однажды он позвонил и попросил на следующий день приехать в университет.

Черт! К этой новости я совсем не был готов. Даже не знал, что и делать. С одной стороны, неудобно подводить человека, который за тебя просил. С другой – заниматься расшифровкой спектров и моделировать пространственную структуру всяких там белков казалось совершенно неинтересным занятием. Тем более, что придется каждый день ходить на работу, а тогда я уже точно не смогу ни собрать реактор, ни подготовить операцию по спасению Катерины. А та зарплата в полторы тысячи евро, которую мне будут платить, все равно погоды не сделает.

Решил, чтобы не обижать Саню, все же пойти. Но говорить с начальством так, чтобы по итогам собеседования меня не взяли. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

Место, куда я приехал на собеседование, находилось не так уж далеко от моего дома – в пригороде Флоренции под названием Сесто Фиорентино. Городок этот располагался как раз на пути из Флоренции в Пистойю. Я подумал, что, в принципе, ездить на работу мне сюда было бы довольно удобно – на машине минут двадцать, ну, максимум, полчаса, если пробки. Комплекс университетских зданий назывался «Кампо Шентифико», что в переводе означает – Научное Поле. Весь комплекс занимал приличную площадь с несколькими здоровенными зданиями в стиле «техно» – стекло и металл. Два корпуса занимал Европейский Центр Ядерного Магнитного Резонанса. Туда-то мне и было нужно. Подъехав, оставил машину на площадке перед шлагбаумом, прошел мимо охранника пешком. Охранник ничего не спросил. У входа в корпус меня встретил Саня, завел вовнутрь и проводил на второй этаж, где мы уселись в кресла перед секретаршей – типичной итальянкой лет тридцати, худоба которой была уже на грани анорексии.

– Познакомься, секретарь профессора Бертини Лаура, – сказал по-английски Саня, встав с кресла. Я подумал, что правильнее было сделать это сразу, когда вошли, а не когда уже просидели здесь минут пять. Хотя, конечно, лучше поздно, чем никогда.

– Очень рад. Олег, – представился я, в свою очередь, поднявшись с кресла. Затем добавил по-итальянски, – очень приятно видеть такую красивую девушку в этих стенах.

Секретарша зарделась от удовольствия и смущенно поблагодарила. Тут зазвонил телефон на ее столе. Она взяла трубку и пригласила нас пройти в кабинет профессора. Саня открыл дверь, расположенную у стола секретарши и пропустил меня вперед.

Профессор Бертини представлял собой весьма колоритную фигуру лет семидесяти. Высокий, полный, с крупными чертами лица и небольшой бородкой без усов, он производил впечатление, скорее, прораба на стройке, чем профессора. Общее впечатление дополняли высокомерная осанка и громкий властный голос. В общем, его вид совершенно не вызывал ощущения, что перед тобой – интеллигент. Такое прозвище я ему сразу и дал – Прораб. Позже узнал, что он – выходец из крестьянской семьи, что многое объясняло.