Глеб Васильев - Стакан

За свой грех я был лишен рук и ног на главной площади Иероманополя перед большим собранием горожан. Голова и жизнь были оставлены мне для осмысления собственной греховности, а в Священной Книге появилась новая запись. Она гласит: «Лишь Создатель, отец всего живого, земной слуга Его Куделафий Окстийский, несущий всевышнее слово Его и посвященный в планы Его, а также слуги, действующие от имени Куделафия, владеют правом отбирать жизнь. Человек, вознамерившийся убить себя, оскорбляет Создателя не только тем, что отвергает Его драгоценнейший дар, но и попыткой вмешаться в промысел Его. Всякому существу положен срок, отмерянный свыше. Грех самоубиения навечно закрывает грешнику путь в небесные чертоги и искуплен быть не может».

Что ж, я, не умевший ценить то, что имел милостью ласкового Создателя, получил по заслугам. Тысячи и тысячи раз я раскаивался в грехах своих и молил если не о прощении, то о забвении. Вот уже полгода я мечтаю о прекращении этого бесславного существования, о превращении в пустоту и исчезновении из памяти живых и мертвых, но все зря. Сегодня я скатился в лужу, где ты меня и нашел. Та лужа на короткий миг дала мне надежду на то, что я захлебнусь в ней. Оказалось, что глубины ее для этого никак не хватит. Зато я понял, что Создатель послал мне знак – надежду. Раз я способен надеяться, то и вера моя разрушилась не до самого основания. И как только я постиг эту истину, явился ты – часть всевышнего замысла, окончание моего трудного испытания. Бросив меня в пропасть, ты прекратишь мои муки и свершишь волю Создателя. Так не медли же, сынок!

– Погодите, мастер Сухотруб. Вы до сих пор не рассказали о Селии и моих товарищах, – напомнил Халфмун.

– Ах, да. На рассвете приходи на главную площадь Иероманополя – она как раз перед храмом, украшенным всевидящим оком Создателя. Если придешь пораньше, сможешь поближе подобраться к эшафоту и лучше рассмотреть казнь.

– Какая казнь? За что?!

– Не могу сказать точно, потому как не знаю. Но в том, что твоих товарищей милостью Создателя задержали, приговорили и завтра казнят, я совершенно уверен, – сообщил Сухотруб. – Они чужаки, как и ты. А это значит, что им, как и тебе, мало известно о Создателе и о том, что написано в Священной Книге.

– Да плевать я хотел на вашего Создателя и все книги вместе взятые! – воскликнул Полулунок.

– Вот-вот. Типичное поведение для чужака, которое иначе как еретическим не назовешь. Ты сам уже наговорил столько, что хватило бы оснований для пяти казней. Твои спутники тоже наверняка прокололись, а уши у Куделафия Окстийского повсюду. Поэтому нет никаких сомнений в том, что сейчас все чужаки кроме тебя дожидаются своей участи в подвале храма Всевидения. А ты находишься на свободе лишь по той причине, что Создатель свел тебя со мной раньше, чем с кем-нибудь из монахов. Теперь же, когда я выполнил свою часть уговора, дело за тобой, – сказал Сухотруб, но Халфмун его уже не слышал. Сломя голову он несся к храму с четырехконечной звездой, серебрящейся в лунном свете.

– Эй! Куда это ты? Вернись сейчас же, мерзкий мальчишка! Проклятый предатель! – вопли Сухотруба разорвали ночную тишину. – Здесь еретик! Грешник в городе! Держите его! Хватайте! Не дайте ему уйти!

Добежав до храма, Полулунок остановился перед воротами, чтобы перевести дух и придумать, как вызволить Селию, Кратиса, Бальтазара и Трехручку. Но не прошло и секунды, как из темноты за спиной Халфмуна вынырнули три фигуры в черных плащах. Не говоря ни слова, они молниеносно скрутили юношу по рукам и ногам и проворно втащили внутрь храма под бесстрастным наблюдением циклопического зеленого глаза, взирающего с фасада.

Бесшумно двигаясь по извилистому лабиринту коридоров, освещенному лампадами, троица монахов несла Полулунка с такой легкостью, будто бы он был сделан из ванты.

– Честное слово, никакой я не еретик. Я люблю Создателя, Куделафия Окстийского и Священную Книгу, – забормотал Халфмун, сообразив, что кричать и вырываться не только бесполезно, но и опасно. – Только отпустите девушку. Ее зовут Селия Кардиган. Она ведь здесь? Селия тоже не еретик, и она любит Создателя больше всех. Произошла ошибка, я все могу объяснить…

– Его Святейшеству на исповеди объяснишь, – буркнул один из монахов и ткнул Халфмуна под ребра так, что у того в глазах потемнело.

Боль немного утихла как раз к тому моменту, когда монахи внесли Полулунка в просторный зал и положили на пол. Посреди зала высилось кресло, на котором восседал круглый лысый старичок с длинной бородой и хитрыми глазками.