Сергей Пациашвили - Калинов мост. Змей Горыныч

Ближе к обеду появился Айрат с довольным видом. На плече он нёс какую-то небольшую бочку.

– Что это? – удивился Ратмир, но Филипп, который был рядом, уже всё понял и снисходительно улыбнулся.

– Пиво, дружок, – отвечал Айрат, – отобрал у одного хуторского. Видимо, готовились к какому-то празднику. Но я нашёл их пиву лучшее применение.

Филипп в это время уже откуда-то достал три деревянных кружки. Айрат наклонил бочонок и стал, не спеша, наливать из отверстия сверху. Филипп отхлебнул первым.

– Холодное, – удовлетворённо проговорил он, – в погребе хранилось? Как же ты так нашёл его раньше Гарольда?

– Гарольд уже сутра лыка не вяжет, – усмехнулся Айрат, – достал какое-то пойло, от которого сразу даже не опьянел, а потом свалился как озимые. Оттащили его в избу, так он там весь пол заблевал.

Филипп рассмеялся в ответ и обратился к Ратмиру:

– Пей, Ратмир, надо.

Юный художник всё это время лишь держал в руках холодную кружку с безучастным видом. Но слова Филиппа словно пробудили его ото сна, и он отхлебнул кислой горечи. В животе от этого сразу прошёл холодок, в горле стало горько.

– Вот так, – проговорил Филипп, – а что Олег?

– А что Олег, весь день о чём-то спорит с Всеволодом, ему не до нас. С этой змеюкой нельзя расслабляться. Зря сотник отпустил Талмата и Госту, они бы нам пригодились против змеевцев.

– Перестань, – отвечал Филипп, – не хватало ещё богатырям друг друга поубивать. Такого ещё мир не знал.

Они ещё много о чём говорили, в основном о чём-то своём, чего Ратмир понять не мог, поскольку не знал тех людей, о которых пошла речь. Богатыри говорили так, будто юного художника и не было рядом, и его вполне устраивала такая роль невидимки. Он возникал из ниоткуда, когда пустел его стакан, наполнял его, а затем переливал его содержимое себе в утробу, которая в ответ раздражённо урчала. Вскоре все беды и ужасные видения начали отступать. Они лежали в луговой траве, под чистым небом, не видимые для целого мира, солнце согревало их своими лучами, и не было прекраснее момента, чем сейчас. Но богатыри сами взялись обсуждать недавнюю битву, напоминая о произошедшем уже опьяневшему юному товарищу.

– Я тебе говорю, эта змеюка специально не подошла сразу. – спорил Айрат, – Всеволод ждал, смотрел, чья возьмёт.

– Но наша так и не взяла, – не соглашался Филипп.

– Это потому что половина наших остались на заставе. Только это нас спасло. Иначе Всеволод легко позволил бы нам там подохнуть.

– Ну не знаю, он же всё-таки христианин.

– Да какой он к чёрту христианин? Он же разбойник, вспомни, сотник самого Никиты Кожемяки. Пока мы воевали с Усыней, эти псы тайно прокрались в Новгород и захватили его. Воспользовались отсутствием в городе войска. Помнишь? Вспоминай.

– Никита Кожемяка давно уже покаялся и всё равно был изгнан. Все его люди после той дерзкой вылазки приняли христианскую веру, они заслужили Божье прощение.

– Ага, а потом Вольга оставил Хряща на заставе, бессрочно. Здесь же даже города не было, стен не было. Как он жил здесь все эти года, этот старый многоженец?

– Как же это всё ужасно, – вмешался в разговор Ратмир, и богатыри умолкли, – Филипп, это же так не по-христиански. Любовь к ближнему, добро, и отрубленные руки. Нет, нет. Как звали того богатыря, которому разрубили лицо топором? У него была жена, дети, мать? Как бы хотелось забыть это, как страшный сон.

– Ратмир, я тебя понимаю, – отвечал Филипп, – но эти люди сами напали на слуг Божьих, они хотели нас убить и тем самым лишить себя спасения.

– Но почему, почему? – кричал Ратмир, чувствуя, как тяжелеет его язык, – почему нельзя было договориться? Почему всё должно быть так? Неужели мы, слуги Господа, не можем добром и милостью бороться против зла?

И, преодолевая горечь, он допил кружку до дна и повалился на спину.

– Да, брат, – произнёс Айрат, – ты действительно будто святой, тебе и впрямь надо идти в монахи.

– Я не святой, святых все любят, а меня не любит никто, – отвечал Ратмир, – что-то мне не хорошо.

– Давай-ка, – принялся толкать его богатырь, – ложись на бок, не лежи на спине, начнётся рвота, захлебнёшься собственной отрыжкой. Мерзкая смерть, я видел умерших так людей. Вонь от них стояла невыносимая. Давай, переворачивайся.

И Ратмир послушался его и позволил перевернуть себя на бок. Вскоре ему стало лучше, и он даже смог заснуть, на улице, под чистым небом. Но сон его был не долгим, вскоре он проснулся уже почти полностью трезвым. Филипп разбудил его, пора было возвращаться в село. Ратмир был самым трезвым в их дружеской компании и потому шёл посередине, поддерживая обоих приобнявших его богатырей. По дороге они наткнулись на Эдварда Хромого, он о чём-то спросил с местным мужиком, в то время как второй хуторской стоял в стороне, потупив взгляд.