laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

"Нет", — подумала Лили — и вдруг раздался приглушенный хлопок, и тоннель пропал, и она крепко зажмурилась, прижимая руку к груди; тепло оттуда постепенно уходило — так, словно она держала Гарри еще секунду назад, а теперь он исчез, и...

В палате было тихо — только металлически поскрипывала старая больничная кровать, на которой метался привязанный Северус.

— Где он? — очень странным тоном спросила миссис Снейп; возможно, что странного там было только одно — то, кто именно эти слова произнес; в них звучало что-то, похожее на панику.

Лили открыла глаза. Как оказалось, она заставила мать Сева отшатнуться — та стояла от нее в нескольких шагах и прижимала к груди левую руку, словно копируя увиденное воспоминание; в другой руке ведьма по-прежнему сжимала палочку и смотрела на Лили — без прежней отстраненной ненависти, но так, что не хватало слов, чтобы это описать.

— Кто именно? — вопрос прозвучал хрипло, словно она упала и пролетела сотню метров, и от этого задыхалась, а сердце колотилось в груди.

— Ребенок, — сказала миссис Снейп.

Лили моргнула. Увидела краешком глаза, как бьется в конвульсиях Северус.

— Его больше нет, — ответила она наконец.

Миссис Снейп не шелохнулась — только взгляд ее все скользил и скользил по лицу Лили; возможно, она тоже подумала — как и мама когда-то — что ребенка может больше не быть по самым разным причинам.

— Я потеряла его, — сказала Лили. — Но Северуса я не потеряю.

Если она и ждала какой-то явной реакции на свои слова, то ошиблась. Было очень тихо, и в этой тишине у нее колотилось сердце, а миссис Снейп смотрела на нее.

— Тогда, возможно, тебе больше не стоит накладывать на него проклятия, — сказала наконец мать Сева. В ее голосе не было ни намека на дружелюбие — как, впрочем, и убийственной злобы; одна лишь отстраненная неприязнь.

Лили кивнула — совсем чуть-чуть.

— Это здешние целители настолько некомпетентны, или проклятие куда серьезней, чем можно от тебя ожидать?

— Второе, — ее голос был похож на карканье вороны.

— Ты можешь его снять? — впилась в нее взглядом миссис Снейп.

— Я знаю контрзаклинание.

— Я спрашивала не об этом.

— Знаю, — сказала Лили.

Миссис Снейп даже переменилась в лице — и его выражение отнюдь не потеплело.

— Тогда вперед, — скомандовала она с металлическими нотками в голосе.

Заставив себя отлепиться от стены, Лили вытащила палочку; затем набрала в грудь воздуха и задержала дыхание, погружаясь глубоко в себя — ей нравилось думать, что именно там, в этом внутреннем источнике, начиналась ее магия. Она позволила волшебному потоку устремиться вниз, по руке, чувствуя, как он втекает в кончик палочки, и прошептала:

— Игноско.

Но ничего не произошло. Она уставилась на Сева — тот лежал парализованный, и это долбаное прощение все никак его не отпускало — и мечтала заорать, но внутри не осталось ни голоса, ни мыслей. Только беспомощность, отчаяние и вина, чудовищная, всепоглощающая вина, такая же страшная, как угрызения совести, что душили Северуса...

— Жаль, — сказала миссис Снейп абсолютно ледяным тоном, — что твоя попытка наложить это проклятие не увенчалась аналогичным фиаско. И жаль, что этот воистину ошеломляющий успех не повторился снова.

Она поймала Лили за запястье, но не сделала никакой попытки развернуть к себе, только цепко сжимала руку, и тонкие ее пальцы напоминали когти. Голос миссис Снейп понизился до жгучего шепота:

— Пока мой сын жив, ты в безопасности. Но если он умрет — ты пожалеешь о том, что родилась.

А затем она отпустила Лили и распахнула дверь палаты настежь. Было слышно, как она отрывисто рявкнула на кого-то в коридоре:

— Ладно, можете вернуться и заняться реализацией возникших у вас идей — не то чтобы я ожидала, что их будет много.

Ответ Джетрис приглушила раскачивающаяся на петлях дверь.

— Что она рассказала? — требовательно спросила целительница.

— Если бы я хотела, чтобы вам стало известно содержание нашего разговора, вы бы остались в комнате. Достаточно сказать, что я была права: ничего путного она вам не сообщит.

Вероятно, миссис Снейп была бы раздосадована, если б узнала, что ее слова вовсе не расстроили Лили — потому что расстраиваться дальше ей было просто некуда. Она стояла рядом с койкой Северуса, и не могла думать ни о чем, кроме страдальческой гримасы на его лице, и не могла чувствовать ничего, кроме горечи поражения.

* * *

Лили прислонила голову к стене — она сидела в приемном покое, напротив того коридора, что вел в палату Северуса. Такого гама она в жизни не слыхивала, даже в тот вечер на четвертом курсе, когда Гриффиндор выиграл Кубок по квиддичу, и Сириус запустил фейерверки, превращавшие в лам всех, на кого попадали конфетти. (Кстати о ламах: ей показалось, что она расслышала характерное блеяние.) Помнится, отец никогда не хотел дежурить в канун Нового года — слишком много в этот день поступало пациентов с травмами... маги, похоже, их превзошли, изобретая такие способы себе навредить, какие магглам и не снились...