Денис Журлаков: Love story

Журлаков Денис

love story

Вот, бросаю вам свою love story, хотя и не уверен, что письмо прорвется свозь кордоны висящих боссов и аплинков. Как бы то ни было, надеюсь вы прочтете и вам даже понравится. Жду откликов.

Отдельное спасибо Алинке Даниловой за мужество, проявленное при исправлении всех или как минимум большинства орфаграфических ошибок.

- Ich wolle regiren.

- Ich werde tanzenwalzer.

Сегодня, восьмого марта, много после обеда, я ехал на Московский вокзал провожать друзей в Волгоград, на первый матч Зенита в этом сезоне (а они уехали вчера). В ушах играл Меркури, было как-то очень клас-сно. В кармане демисезонной куртки лежали Сюпервель и черновые наброски к love story, а также шариковая ручка черного цвета. В голове, навязчиво вертелось четверостишие:

"С диким ором снова скачет

кот за кошкою в подвале,

он ее догонит, значит

пере- зимо- трали - вали".

Я размышлял: выбросить его туда, куда уходят комья грязного, вымирающего снега, или, раскрасив, все же применить. В этот момент, через паузу, снова зазвучал самый гениальный педераст двадцатого века, "Show must go on". Мне ужасно захотелось вскинуть обе руки вверх, к солнцу, и я, засмеявшись собственной идее, сделал это. Я не вынимал руки из карманов, и ветер сразу уперся в куртку, приняв ее за парус, и она натянулась, превратившись в черные кожаные крылья. Люди, стоящие на платформе, удивились. "Ах эти несчастные люди, стоящие на платформе, они же ничего не слышат! Бедные и несчастные люди!", - пронеслось в моей голове. Потом я развернулся, пнул снежок внешней стороной стопы, отчего тот рассыпался и обрызгал бродившего рядом голубя. Голубь обиженно взлетел, а я, сделав еще два шага, ударил правой рукой в грубо сколоченный из некондиционной дюймовки щит. Хорошо ударил, грамотно, по всем правилам боевого искусства: щит задрожал, заскрипел, едва не разломившись пополам, а на травмированные неделей раньше костяшки выплыл аккуратный синячок.

Через две минуты я сел в пустую электричку (первый раз в жизни я ехал в абсолютно пустой электричке - я специально пробежался по вагонам и убедился в этом). Сидел я у окна, с солнечной стороны, и пока ехал написал вот эти строки. Пускай они и станут предисловием к моей небольшой love story.

A short love story.

No one like us, we don't care!

Белые кони несли карету, и снег из под их копыт взмывал к небу и застилал все до самого горизонта. В карете сидел пьяный от бешенной скачки царь Борис Годунов в собольей шубе и радостно кричал, хватаясь за голову, когда сани-карета подскакивали на случайных неровностях. За ним и вокруг царя мчались лихие всадники с луками и пиками в руках. Впереди вставал богатый, разудалый город. Hа белых стенах Кремля топтались, пританцовывая, замерзшие стражники и внимательно всматривались в приближающуюся кавалькаду.

Москва носила яркое платье, она была красивой женщиной. Таких называют "кровь с молоком". Белая, гладкая, здоровая кожа. Большая грудь, которой не хватало пространства в глубоком декольте. Прямые, немного полные, но сильные и упругие ноги, без признаков ряби. Она вся буквально дышала здоровьем. Вдыхала здоровье окружающего воздуха своей большой грудью, наливаясь яблоком, и выдыхала тоже здоровье, только уже другое, полное какого-то дурмана.

Удивительно, но вокруг нее всегда было темно. Блестящая, горящая, огненно взрывная Москва особенно удачно смотрелась на контрасте ночной темноты. Она знала свои выигрышные стороны и умело использовала их. Стремительным броском возникала она в полумраке комнаты, моментально ослепляла присутствующих, одурманивала их и, выжигая вслед за зрачками глаз мозг каждого из несчастных, навсегда подчиняла своей власти. Hадо отметить, комнаты и посиделки Москва не сильно любила, предпочитая им простор богатых зал ночных клубов, рестораций и кегельбанов. Там ее окружали, как правило, богатые и знатные мужчины в черных смокингах, с сигарами в улыбках зубастых ртов. Париж, полноватый, низенький, немного женоподобный дядечка с усиками; холодный и тощий надменный Лондон; Брюссель, напоминавший, если бы не фрак, скорее деревенского мясника. Hью-Йорк, Стокгольм, Бонн, похожие друг на друга, как тюремные камеры Бутырки. Частенько выхаживал в люди так же азиат Токио, тоже безумно похожий на остальных.

Hищие, не добившиеся успеха джентльмены в костюмах попроще (но обязательно - двубортных, импортных), обычно толпились по входам, рядом со смешивающим крепкие коктейли служителем экспресс-бара. В самое элитное общество их, как правило, не допускали, и бедолагам оставалось потягивать напитки, лишь издали наблюдая за мельканием разбрасывающего вокруг себя снопы разноцветных искр, вечно убегающего подола шикарного платья Москвы.