Роман Воликов - Вдова героя

– Я тебя умоляю, – отмахнулась Ира. – Тоже мне нашла проблему. Вот с хорошими мастеровыми в Москве действительно беда. Я тут ремонт в квартире затеяла, полгорода обегала, пока толковых рабочих подыскала. Работать никто не хочет. Ты сейчас уссышься, я в одном графоманском сайте рекламу копирайтинга прочитала: «Вы будете сидеть на диванчике в любимых тапочках, писать тексты и получать денежки». Ща! Размечтались!..

– Ты вроде тоже не полы на вокзале моешь, – сказала Серафима.

– Муля, не нервируй меня! Я же тебе сказала, у меня благородная функция санитара литературного леса. Мне как-то один овен написал, что он по профессии инженер, а по призванию – прозаик. Надеюсь, что после моей рецензии прозаик лист чистой бумаги за километр обходить будет.

– Жестоко. За свои же деньги, – сказала Серафима.

– Но справедливо, – сказала Ира и икнула. – Ой, прости дорогая. Устала, как собака. Захлебываюсь. Раньше две недели на ответ брала, теперь месяц. Поток молодых талантливых авторов нарастает.

– Слушай! – Ира посмотрела на допитый ликёр. – Давай ещё по порцейке. Ну, я и клуша! Ты же готовый рецензент, учить не надо, всё знаешь. Входи-ка ты в моё предприятие в долю, всяко больше будешь зарабатывать, чем в своём лесбиянском журнальчике.

– Я несколько не готова к танцам, – сказала Серафима, – Предложение, конечно, любопытное, но мне надо подумать…

Её перебил телефонный звонок. Ира достала из сумочки мобильный.

– Да, Серёжа, ты уже в гостинице? Про издательство расскажешь, когда приеду. Я встретила одну давнюю знакомую, между прочим, она работает в поэтическом журнале. Мы приедем вместе. Что значит устал? Фройлян желают поебаться. Вот так-то лучше, милый. Закажи шампанского, скоро будем.

– Поехали, Симка, – сказала Ира. – Утром по делу договорим.

Cерафиме снилось канцелярское присутствие в Курске. Здание было казённое, с жёлтыми стенами. На плацу уныло маршировали солдатики и по команде грозного фельдфебеля монотонно отдавали честь соломенному пугалу. Было зябко.

Посреди обширной залы коллегии седой редактор в засаленном сюртуке тряс зажатыми в кулак листками, исписанными размашистым почерком, и сердито говорил кому-то в угол: – Что же вы это, милостивый государь, в Гоголи всё метите? А унитаз кто починять будет?

– Не извольте беспокоиться, Харлампий Мефодьевич, – отвечал ему прозаик. – Я бы уже давно починил, только вот Захар, посланный за запчастью, как сквозь землю провалился. Запил, видно, подлая душонка.

– Гоголи всё да Кукольники, – удручённо повторил редактор. – Тургеневы, прости меня, грешного, Иван Сергеевич. А мне посрать терпеть уж мочи нету. Что же, батенька, прикажете на плац бежать, перед народом голой жопой простоволоситься? Я вас спрашиваю, Сумароков вы недоделанный.

– А вы, барышня, что здесь делаете? – редактор посмотрел на Серафиму, притулившуюся у высокого ромбовидного стола. – И почему с порожней головой?

– Ломоносова я, – пролепетала Серафима, едва дыша от страха. – Однофамилица. Серафима Михайловна. Михайла Серафимовна. За папеньки покойного пенсией пришла, в девках засиделась, бедствую, на пропитание не хватает.

– Шасть её, шасть! – закричал из угла прозаик. – Пиздит она всё, нехристь окаянная. Я её блядскую наружность насквозь вижу…

Серафима вздрогнула и проснулась. Рядом мерно вздымались иркины сисяндры, на самом краю постели, посапывая, спал Сережа.

– Уж не знаю, какой он писатель, – подумала Серафима. – Но в ебле точно не орёл. Опохмелиться, что ли?

Голова, как всегда с недоёба и перепоя, потрескивала. Спать больше не хотелось.

Серафима поднялась, оделась и допила остатки шампанского. Она выкурила утреннюю сигарету и растормошила Иру.

– А? Что? Сколько времени? – забормотала та спросонья.

– Начало восьмого, – сказала Серафима. – Я пойду, мне домой пора.

– Ладно, – сказала Ира. – Возьми на столе визитку, там все мои координаты. Как надумаешь, напиши.

– Тебе их не жалко? – спросила Серафима.

– Кого? – Ирка потянулась как кошечка. – Мужичков? Чего их жалеть, козлов облезлых?! Только и норовят свой аппендикс в какую-нибудь дырку засунуть.

– Я про графоманов говорю, – сказала Серафима. – Стараются же люди, пишут, страдают, мучаются, может, их писанина единственный луч света в серой жизни в родных мясоедовсках и трипердищевых. Я ты им серпом прямо по яйцам.

– Я по будням не подаю, – сказала Ира. – Лучше бы жизнью жили, а не хуйнёй страдали. Народонаселение плодили, а то ёбарей скоро из Китая импортировать начнём. Симка, на раз-два-три отъебись! Спать хочу, созвонимся.