Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 2

Только вот кобрины принялись его выслеживать. Предстатель послал гонца к окружному наместнику и выпросил в помощь чародея. По ночам на стенах выставляли караулы, дорожные разъезды удвоили, в деревнях рабов появились часовые.

Кеннис не боялся кобринов, но охотиться стало труднее. Он привык есть спокойно и безнаказанно, подзывая людей одной мыслью и не боясь, что добыча вдруг начнет трепыхаться. Но на кобринов его сила не действовала, а биения их сердец Кеннис не слышал. В любой момент трапезу могли прервать крики, топот, свет факелов.

Возможно, есть смысл перебраться в другое место. Еще западнее, к устью Средиземной реки, на самую окраину империи. Там о нем точно еще не слышали, и там он уж к кобринам лезть не станет.

С другой стороны – как-то это мелко, вести подобную жизнь. Он словно какой-то ночной воришка. Лиса, украдкой таскающая кур. Разве он к этому стремился, разве этого хотел?

Но Кеннис не был готов к тому, чтобы бросать вызов кобринам. Вокруг него по-прежнему империя Великого Змея. Не один чешуйчатый предстатель со своей дружиной, а целая держава – с многочисленным войском, налаженной связью, отличными дорогами...

И чародеями. Не стоит забывать о чародеях.

А Кеннис всего один. И хотя новое могущество буквально опьяняло, на целую империю его точно не хватит. Что ему – вырезать кобринов по очереди, пока не закончатся? Или отправиться в столицу и свергнуть царя-змея и верховного жреца?

Второй вариант не так уж и плох, если подумать. Но даже если Кеннис их убьет – он не получит власть над империей. Кобрины такого владыку не примут, а люди не поднимутся на восстание под водительством мертвеца-кровососа.

Хотя мысль о собственной стране Кеннису понравилась. С каждой ночью она все сильней его прельщала. Он летал над рисовыми полями, охотился на поздних путников, наведывался к девице, что так зацепила его сердце – и не переставал размышлять.

Он был бы хорошим правителем. Справедливым и милостивым. Он бы заботился о своих подданных. Под его руководством они бы жили мирно и процветали...

- П-ха!.. – невольно фыркнул Дегатти.

- А что? – пожал плечами Янгфанхофен. – Кеннис в самом деле так думал. Он не Бельзедор, у него не было мыслей типа: создам Империю Зла и буду всех угнетать!

- Ты забыл про зловещий хохот, - любезно добавил Бельзедор. – Кеннис ему так и не научился.

Возможно, Кеннис уже убрался бы из этих краев, но девица Инаис его словно приворожила. И он не знал, что с этим делать. Просто забыть о ней казалось невозможным. Убить не поднималась рука. И в то же время он понимал, что склонить ее к близости не выйдет.

Возможно, эти смешанные чувства уйдут, если Кеннис ее отведает. Немного. Чуть-чуть. Испробует на вкус, узнает, что кровь ее такая же, как у всех остальных...

А если не такая же? Не просто же так он запал именно на нее. Должна быть какая-то причина.

И Кеннис решил проверить.

В один прекрасный день, когда Инаис пошла в лес по ягоды, из-за дерева вышел Кеннис. Он был одет в струящееся одеяние, выкрашенное драгоценным кармином. Алый цвет контрастировал с его мертвенно-бледной кожей и очень выделял среди влажной зелени. И однако Инаис почему-то до последней секунды его не замечала.

В руках Кеннис держал букет цветов – красных и белых. Он очень тщательно их подобрал.

- Не бойся, - сказал он обомлевшей девушке.

- Сейчас же... день, - пролепетала она. – Ты... не можешь... под солнцем...

- Да, жарковато сегодня, - согласился Кеннис. – Но солнце мне не вредит, это вы сами выдумали. Я просто предпочитаю покров ночи. Но ради тебя я сделал исключение.

От страха Инаис уронила корзинку. Кеннис недовольно глянул на рассыпавшиеся ягоды, сверкнул глазами, и те сами собой вернулись обратно.

Его всегда раздражал беспорядок.

- Не стоило, - сказала девушка, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я все равно не смогу отнести их тете.

- Почему же? – спросил Кеннис.

- Ты же меня сейчас съешь. Ты ведь для этого здесь?

Уголки губ Кенниса изогнулись, из-под них чуть заметно высунулись клыки. Он с иронией рассматривал Инаис. В отличие от Кенниса, одета она была в простое парео – некрашеное, старое, кое-где прохудившееся.

- Нет, не для этого, - чуть помолчав, сказал Кеннис.

Сначала он хотел пошутить. Съязвить что-нибудь насчет цветов – что, мол, да, принес их на могилу положить. Но в последний момент понял, что это будет глупо и грубо, да и девушка запросто может принять за чистую монету.