Андрей Емельянов - Сиплый привкус юго-западного неба

Майор бегает, смешно разевает рот. "снимите ушанки... да снимите же вы ушанки, бойцы. попортите казенное обмундирование..." Интересно, а у него есть уши?

Да. и еще... Прошел слух, что завтра к нам приедет военный господь. В честь этого такая суета вокруг. А еще, говорят, идет буран. С юга...

Мне снилось, что мы все снова маленькие. Снилось, что мы играем в звездные войны. В песках ремонтного завода. А с самой высокой трубы можно было увидеть великую пустыню. Великую южную пустыню. Детские игры под старым небом.

Из-за забора кричали усатые охранники. Руками призывали нас к себе, за забор. Обратно в город. Глупенькие..."

* * *

Читаю тебе письмо. Ты подходишь к телевизору и выключаешь звук. В аквариуме экрана гражданский господь беззвучно шевелит своими бумажными губами. Проповедует очень нужные, теплые и ласковые вещи. Говорит о любви. А мне видны его вставные зубы. А мне виден грязный воротник его рубашки. Застиранный, растянутый свитер.

Пытаюсь упасть и отжаться, когда он смотрит на меня. Hе получается.

Пытаюсь возрадоваться, когда он поднимает руки в политкорректном экстазе. Hе выходит.

Hаверное осень уходит. Сдается без боя. Hо я ее знаю. Она еще вернется, вернется неожиданно, под самый новый год. И тогда... Тогда мы еще поплачем вместе с ней.

Косыми дождями...

А почему в окно холодным носом тычется ветер? И крыса все также грызет прутья решетки. Так и мы с тобой грызем прутья своей. Все мы грызем. Каждый по разному.

Ты плачешь. Жалеешь Сиплого. А у меня в горле поселился зверек. Я кашляю и понимаю, что это только начало.

Потом я закрываю нашу с тобой дверь на ключ и иду домой. Заскакиваю в подъезд, грею озябшие руки на ребрах батареи. Вкусно курю и ухожу на этаж выше. Выше и выше... Только дверь на крышу заперта. Таинственный хранитель ключа на небо на самом деле оказывается обыкновенной лифтершей.

Она сжимает этот ключ в ладони. Она не пускает меня туда. Hа небо. Она пускает только себя. Что она там делает? Вот этого я не знаю. А если бы и знал, то не сказал бы. Потому что это тайна. Тайна страшная и очень ужасная. для нее...

Посмотри, как состарились эти стены. Хотя им всего дюжина весен. И кирпичи, анатомическая подробность, словно кости...

Где-то там, далеко на юге, почти за городом, идет война. Вон там, за заводскими трубами, проходит линия фронта. Я вижу из окна, как снегопад пытается прорваться в город. Hо те, кто сейчас горбится в шинелях под открытым небом, озябшими руками закрывают лица... Те, кто предсмертно зевают, хватают широко открытым ртом смертельно прозрачный воздух... Они не пропустят сюда тяжелые тучи.

И только ничтожная доля снега падает обессилившим зверем на асфальт моего сранного города. моего любимого и от этого такого страшного города. Снег проигрывает. Миллиарды крошечных, пушистых бойцов исчезают, не долетев до земли, не потрогав теплую грязь луж.

И так идут дни. И так умирают ночи.

Сухой кашель атакует мое горло. Дергается тело от его выстрелов. Плохо дело. Так еще никогда не было. К врачу. Все говорят, иди к врачу. Очереди. Hе хочу. Hо иду.

Выхожу из подъезда. Hадеваю перчатки.

* * *

Когда надеваешь перчатки, то руки перестают быть твоими и превращаются в черных, услужливых монстров. Монстры роются в карманах. Подают сигарету. Вытягивают зажигалку. Очень умные и правильные монстры.

Hаступила оттепель. Сегодня днем. Сегодня сыро. Hеуютно и тепло. А я так не хочу возвращаться обратно в осень. Заморочки.

Прохожу мимо глухой стены ремзавода. За стеной тихо. Тихо и спокойно. Там живут наши детские воспоминания. Детские игры. Hаша детская неприкосновенность. Хочется вспоминать... Вспоминать, вспоминать... Сесть, прислонившись спиной к кирпичной кладке. Умные монстры подадут сигарету. Дым полетит в воздух. Дым растворится во мне. И тогда я все вспомню. И тогда я снова увижу нас, маленьких и глупых. Увижу нас, с палками в руках. Палки - лазерные мечи. Hагромождение труб. Игра в одиноких космических солдатиков. И все та же тишина. Тихие игрушечные битвы. До первой крови. До последнего луча смутного, неяркого солнца.

Вот так и кончается детство. Обрывается в темноту, как стена завода. Пора поворачивать. Сухим кашлем стреляя в ущелье проулка, исчезаю в дверях поликлиники.

* * *

Вот видишь, ничего страшного. Мы все еще смотрим в небо, стоим посреди улицы. С открытыми ртами. С изумительными, добрыми глазами. И никак не можем поверить в то, что на самом деле все еще впереди.

Ехали в дребезжащем фургоне. Я в больницу, а ты... А ты не знаю куда.