Руслан Галеев: Флейта Мартина

Ольга ускорила шаги, потом побежала. Куда?

Неважно, просто куда-нибудь. В пустоту, безверие, одиночество, но как можно дальше от этой лютой, холодной боли.

И бешенная гонка эта продолжалась долго, она не знала сколько именно потеряла чувство времени, - но очень долго. А потом она услышала эту музыку. Как будто луч чистого света в ее смрадном, лишенном надежды мире. Несмотря ни на что, там, среди пустоты, льда и ржавчины играла флейта. Играла так, как будто кроме этой музыки уже ничего не осталось и весь мир превратился в звуки, такие чистые, что даже на ноты их раскладывать было страшно, и такие хрупкие, что только тронь - и рассыпятся тысячью мелких хрусталиков. И тогда уж действительно не останется ничего, но это ничего будет прекрасным.

И не в силах сопротивляться силе этой музыки, Ольга пошла к ней, вытянув словно слепая руки, беззвучно шевеля губами, не замечая ничего и никого. Она шла, и ее босые ноги кровоточили от порезов, оставляемых мелкими гранями хрусталиков, усыпавших пустой мир.

Хотя: пустой ли? Не останавливаясь, Ольга торопливо огляделась, и глаза ее расширились от удивления. Не было больше пустоты, вокруг цвели краски. Миллионы, мириады сменяющих друг - друга в безумном танце красок.

И боль стала уходить, растворяться в этой чистой, как родниковая вода музыке. Нет, конечно она не ушла совсем, такого просто не бывает. Но она уже не была тем неотвратимым ржавым жалом, которое вгрызалось в ее сердце. Боль переродилась, и стала всего лишь сладкой, щемящей грустью. Нежной, греющей памятью о том, что конечно ушло, но ведь было.

Она выбежала на совершенно незнакомую улицу и вдруг замерла. Ольга как-то сразу увидела то самое окно, засыпанное до половины мягким ватным снегом, полутемное, перетянутое белыми крестами лент, но, не смотря ни на что, какое-то совершенно не такое как все. И именно из него лилась музыка.

Ольга устало улыбнулась и села на ступени противоположного дома. Она увидела, как в том самом окне появилась молодая, отчаянно красивая девушка. Ее движения были странно неловки, словно во сне. Сне навеянном волшебной силой музыки.

3. АНТОН

А утром в город вошли танки. Их тусклый метал отливал в лучах заходящего солнца багровым, режущий тишину грохот, сливаясь с мерным шагом мышинно- серой пехоты , рвал рассветную безмятежность в клочья, заставляя нетронутый снег вминаться в асфальт. Но, черт возьми, это было красиво. Страшно красиво. Страшно и красиво. Так новый мир врывался в наше тихое провинциальное болото, и тина, рванувшая искать убежище, мерно и жалко оседала на цветущей потеками краске убогих хрущевок, на отдернутой сонной рукой шторах, на испуганных лицах.

И, кажется. где-то рядом завизжала сирена, затрещала разрываемой тканью автоматная очередь, испуганно взвизгнули выбитые стекла. Мне было страшно, но тело, как во сне, отказывалось слушаться, и я просто сидел и ждал, не в силах даже кричать. И я молчал даже когда меня схватили и потащили куда-то, вывернув руки, молчал, когда запихивали в переполненный орущей толпой "Икарус", и потом, когда нас, словно стадо, гнали на главную площадь, разбивали с помощью автоматных прикладов на равные группы, когда привязывали к столбам и стаскивали к ногам хворост. И лишь когда слепая девушка - я почему-то уже знал, что ее зовут Хельга - спросила:

- Неужели нас вот так просто и сожгут? - я как-то до дикости спокойно ответил:

- Да. Вот так и сожгут.

И тогда до меня дошло, что так и будет. Они просто плеснут на нас бензин, а потом какой-нибудь новый Папа в мышинно-сером комбинезоне прикурит сигарету и кинет еще горящую спичку нам под ноги.

И тогда я заорал. Я начал биться пытаясь вырваться, но у меня ничего не получилось, и я замер, и кажется заплакал. А потом снова забился, когда пламя коснулось ног. И было больно, ужасно больно, но я почему-то опять не мог кричать, и только мычал что-то нечленораздельное.

А слепая Хельга вдруг сказала:

- Успокойся. Веди себя, как мужчина. Смотри.

Я посмотрел сквозь огонь туда, куда указывала ее рука, и увидел среди летящих хлопьев снега светловолосого паренька. Он махнул в нашу сторону рукой, улыбнулся и вдруг поднес к губам флейту и заиграл. И стало совершенно не больно, а наоборот, тихо и хорошо. И я мог всю жизнь простоять среди этого пламени и слушать его флейту. Но слепая взяла меня за руку и сказала:

- Это Мартин. Пойдем.

Пойдем, - ответил я. И мы пошли. Просто шагнули через костер и пошли. И рядом с нами шла незнакомая, босая девушка, ноги которой были покрыты множеством мелких порезов, но ее это кажется ничуть не смущало.