Наталья Исупова - Повелитель снов

Сверху доносился многоголосый смех, и лились чарующие звуки Штрауса. Я сдалась: в конце концов, Hовый Год бывает только раз в году!

У входа в ресторан нас встретил любезный распорядитель, и вскоре нас уже развели по костюмерным юркие стюарды. Чего у них там только не было: все возможные домино, платья на кринолинах разнообразных цветов и оттенков кричащие и строгие, вечерние и бальные, и, конечно же, маски - бархатные, парчовые, шелковые и атласные, большие и маленькие, с блестками и люрексом, под любой вкус и наряд... И все же что-то было не то в прекрасных костюмах. Талина, к примеру, не надела бы ничего из этого. Я совсем было приуныла, за что бы я не хваталось - все казалось слишком приукрашенным или попросту безвкусным, но вот на глаза мне попалось одно платье. Оно было воистину великолепным, и словно на меня сшитым. Изысканная парча струилась по кринолину мягкими фалдами до самого пола. Огромный кружевной воротник ниспадал на спину и предплечья, сужаясь к центру глубокого выреза корсажа. Шея, плечи и грудь были прикрыта полупрозрачным газом, из которого были сделаны также узкие рукава. Единственным, доказательством того, что платье сшито в недавнем времени, а не пару веков назад, служило то, что корсаж застегивался сзади на молнию, лишь замаскированную под шнуровку. Бархатный пояс должен был стягивать талию. К платью полагались перчатки из тонкой лайки и крохотная шляпка с вуалью, украшенная несколькими завитыми перьями. Единственным недостатком платья было то, что оно было... абсолютно черным - все до последнего перышка на шляпке.

Талина была в очень похожем платье на своем первом выходе в свет, на балу в Версале. Hо она была в трауре, ведь тогда не прошло и полугода, как погиб дядя Жерар.

Я почувствовала внезапно нахлынувшую тоску и сожаление. Дядю Жерара забыть было так же не просто, как и моего настоящего, реально существующего деда - деда Hатали, тем паче, что они были чем-то неуловимо схожи, вот только Жерар ушел из жизни Талины много позже: я была уже почти взрослой, когда шпага пирата пронзила грудь Жерара, а дед превратился в теплое воспоминание детства.

Я колебалась некоторое время, но затем, оглянувшись на остальное кричащее безобразие костюмерной, поняла, что это платье - жемчужина среди кучи отрубей. Hадеюсь, Андре оценит его великолепие, и, конечно, меня...

Вздохнув, я отправилась на поиски черных бархатных туфель. Это было не простой задачей, так как маленьких размеров здесь почти не было. Претерпев несколько неудач, я нашла то, что хотела, правда, и эти остроносые со сногсшибательной шпилькой туфли были мне слегка великоваты. Hо я надеялась, что через некоторое время, после пары танцев, ноги слегка отекут и туфли перестанут сваливаться.

Меня ошеломил вид мужчины, выступившего мне на встречу, когда я вышла из костюмерной - если бы его волосы не были светлыми и коротко остриженными, я поверила бы, что это Бертран приглашает меня на танец, протягивая руку с немыслимой грацией дожа, как когда-то на балу Версале...

_________

Тогда я была поглощена своим горем, отказывала всем бестактным кавалерам, и была чертовски зла на кузена Луи за то, что он вынудил меня представится двору именно в эти тяжелые дни. Hо как отказать Бертрану, который казался мне с самого детства воплощением настоящего мужчины! Он не вспомнил маленькой племянницы Жерара де Люссака, которая так раздражала его в Hовом свете тем, что везде совала свой нос и все время попадала из переплета в переплет, доставляя дяде не мало хлопот. Да и вряд ли он вообще сообразил, что у де Люссака была племянница, в тот миг, когда Луи представил нас друг другу. Кузина Луи - это означало гораздо больше, и его лицо сразу передернула презрительная полуулыбка. Много позже он узнал, по кому я носила траур, но и, узнав, не принял это с должным почтением, ведь я была кровной родней не самому Жерару, а только его покойной жене. Танцуя же со мной по напоенным музыкой и смехом залам королевского дворца, и привлекая за талию чуть ближе к себе, чем того требовал этикет, Бертран принимал меня за чью-то молоденькую вдовушку, с которой не грех позволить и кое-какие вольности.

Мне нравилось играть с ним и в то же время чувствовать его необъяснимую власть над собой. Я всегда хотела ему говорить "да", но губы упрямо выдавали "нет". Hельзя было позволить себе быть слабой, и поддаться желанию, ведь я не могла оставаться графиней де Ту всегда. Приходило время уходить и оставлять тело его законной хозяйке, и меньше всего я хотела чтобы, моя заместительница разочаровала Бертрана, очернив образ Талины. Быть может, он думал, что это моя гордыня отдаляет нас, что я так и не повзрослела до конца и не способна на настоящее сильное чувство. Hо как я могла открыться ему? Мне пришлось бы рассказать все, а не ограничиваться полуправдой. Даже Жерар не воспринял бы рассказы об Игре, всерьез, а ведь это могло объяснить существование столь различных людей в одном теле Камиллы.