Лина Кариченская - Было преддождие

Лина Кариченская

Было преддождие

(из цикла "Сказки одного чудака")

Она заглянула в комнату.

- Я ухожу.

Он читал в кресле, сидя к ней спиной, перекинув ноги через один подлокотник и опираясь спиной на другой.

- Ты куда?

Сильно откинувшись назад и неловко вывернув шею он посмотрел на нее. Она стояла в дверях готовая к выходу; серый свитер слишком большой на нее и потому по-домашнему уютный, мешковато сидел на хрупки плечах, джинсы тоже были великоваты; собранные в пучок курчавые волосы, словно протестуя против такого насилия над собой, сбились на затылке в комок сплошных кудряшек. Она была так нежна, так по-детски трогательна - не передать.

- Все, привет !

Она помахала ему рукой, он подмигнул ей и сделал губами движение, словно хотел коснуться ее щеки, но так легко, что поцелуй получился бы почти неощутимым, она и не почувствовала бы его, лишь он один знал бы об этом мягком касании, как он один знал, насколько она ему необходима.

- Hе провожай! - весело крикнула она уже из коридора; через мгновение хлопнула входная дверь.

Он глянул в окно. В вечернем небе, почти ложась темными плоскими брюхами на верхушки деревьев, шли тучи, плотно сомкнув ряды. Ветер раскачивал деревья, и в серо-сиреневом свете гаснущего дня на фоне отягощенных дождем громад они казались единственными, кто был полон крови, порыва, жизни, кто готов был встретить надвигающееся бесстрашно, жадно, с поднятой вверх головой. Было преддождие.

Он слушал, как она бежит вниз по лестнице. Еще миг-два - хлопнула дверь парадного и все стихло, стался лишь шорох листвы под порывами ветра. Она ушла в дождь.

Ее звали Анна. Hо он никогда не называл ее иначе, чем Свет. Потому что она была его светом в жизни, его звездочкой, его опорой, крыльями. Потому что ее руки - прикрыв глаза, он увидел ее тонкие пальчики, чуть утолщенные в суставах, выглядывающие из слишком длинных рукавов свитера - эти руки спасли его, вытащили из бездны, откуда, казалось, не будет возврата, подняли из пучины отчаяния к жизни, к свету.

Бездна завладела ним незаметно. Просто однажды все вокруг потеряло цвет и вес, небо стало серым и низким, а цель - цель всей его жизни - оказалась глупой и ненужной, а сама жизнь - никчемной и пустой.

- Жизнь - полоса белая, полоса черная, - банально философствовали друзья. Он соглашался и каждый день надеялся, что вот сегодня, именно сегодня (он ведь столько ждал этого дня - неужели мало?) черная полоса закончится. Hо она не кончалась.

Он работал, чтобы забыться, но работа не приносила удовольствия, лишь вязкую, отупляющую головную боль. Дома смотрел телевизор - все подряд, читал пустые книги, не запоминая названий, имен и лиц героев, гнался лишь за сюжетом, который частенько не стоил таких трудов, читал эти книги потому, что в любимых своих произведениях не находил былой прелести, не верил героям, завидовал их счастью, негодовал их исканиям и наконец, опустив книгу на колени, мучительно размышлял:

что же в нем сломалось, что исказилось, фатально и так неуловимо перевернулось, что он перестал верить.

- Что-то затянулась твоя черная полоса, - трунили друзья.

- Я, видимо, иду вдоль, - отшучивался он, а внутренне весь подбирался, сжимался в комок, чтобы не завыть от тоски и отчаяния. И безверия. И безнадежности.

И вот однажды, когда ненасытная бездна, глотавшая многих и многих, готова была пожрать и его, когда он устал до того, что стал способен бороться, он решил:

хватит! В тот день он заперся в квартире и отключил телефон. Он пил кофе, так что под конец разболелось сердце, он курил, не сигарету за сигаретой - пачку за пачкой, он бродил по квартире крупными злыми шагами так бродит по тесной клетке зверь, который сломал уже зубы и когти о прутья и пол, но не смирился с неволей, и как зверь беззвучно подвывал от полуярости, полутоски. И говорил.

Говорил с собой, спорил с собой, уговаривал, доводил до кипучей ярости, хотел задеть гордость, пытался заразить надеждой, искал доводов, аргументов - и сам себе не верил, знал, что не верит, и снова искал.

В тот день, совершив над собою не то усилие, не то насилие, он вырвался из ненасытной пасти бездны, но только наполовину - на большее не хватило сил.

Черная полоса стала не белой - серой:

Когда усталость, словно великий дар, окутала тело и душу, не желая, почти боясь оставаться в квартире, где темнота уже зашевелилась в углах и стала выползать из своего дневного убежища, он вышел в город. Было преддождие: Впрочем, тогда он не знал этого слова.