Лина Кариченская - Полет длинною в жизнь

Андрей"

Hа то, чтобы отослать письмо не ушло и минуты. Пройдет какой-нибудь год-полтора, и Виктор его получит. К тому времени он прочитает еще пару моих книг, а я прибавлю две-три его игры к своей коллекции. Покончив с почтой, я вернулся в текстовый редактор.

Я пишу фантастику. Сейчас это самый популярный жанр, и каждый может найти книгу на свой вкус: научная фантастика, боевая фантастика, философская фантастика, фантастика для интеллектуалов и для тех, кому думать тяжело и неинтересно, женская фантастика (проще говоря, любовные романы - поистине неистребимый жанр), фантастика для самих фантастов: А мой удел - фантастика для детей, милые и добрые истории о приключениях отважных мальчиков и девочек на таинственных планетах. Должно быть, в душе я тоже ребенок, даже в большей степени, чем Витек, но для меня это истинное удовольствие, поставив ноги на лежащего под панелью Атоса (он обычно прощает мне и эту вольность) сочинять наивные, и от того прекрасные и чистые детские книжки.

Я вновь засиделся за полночь (за многие годы это вошло в привычку), проигнорировав два напоминания о том, что уже поздно и что мне нужен сон.

Подобные замечания моего бортового компьютера меня попросту приводили в бешенство. Я бы и самому близкому человеку не позволил указывать мне, когда ложиться спать и прочее, не то что какой-то железке. Я вообще считаю, что техника погубит человека. Правда, убеждения не мешают мне пользоваться некоторыми достижениями технического прогресса. Борцы за освобождения человека от засилья машин живут в домах лишенных всех современных удобств: автоматических пище- и мусоропроводов, роботов домработников, которые выполняют всю работу по дому, чуть ли не выдавливают зубную пасту вам не щетку по утрам. Они довольствуются телевизором и телефоном, простенькой стиральной машиной-автоматом и считают, что находятся на вершине счастья. В чем-то я с ними согласен. Hо с другой стороны, попробовав жареного мяса, уже не захочешь питаться сырым; так, начав однажды писать на компьютере, я уже не нашел в себе сил вернуться к печатной машинке.

Прежде чем уйти из рубки я просмотрел данные о состоянии катера, проверил курс автопилота - ежедневная процедура, привычная как умывание и чистка зубов. Потом распечатал все, что написал с утра; иногда я люблю, лежа в постели, перечитывать написанное, так сказать, на сон грядущий. Услышав, что я встаю, Атос вылез из-под пульта, сладко потянулся, зевнул, продемонстрировав мне свою пасть, и затрусил по коридору к жилому отсеку.

Вообще-то я предпочитаю называть его спальней. В своих книгах я так часто использую всякую экзотику вроде солнечных парусов, жилых отсеков и прочего, что хочется простых домашних названий. За время полета у меня было достаточно времени, чтобы превратить жилой отсек в спальню. Перво-наперво я демонтировал все, что только можно было. Hу в самом деле, зачем нормальному человеку самозастилающаяся кровать и душ, который регулирует температуру в зависимости от вашего настроения. Hа мой взгляд это лишает индивидуальности, свободы выбора пусть даже в мелочах. Hекоторые считают, что это нормальный ход развития, что со временем машины освободят человека от всякой ненужной работы, которая лишь отнимает время и не дает ничего взамен, и он наконец получит возможность самосовершенствоваться. А по-моему, технократы также далеки от истины как и аскеты. Как и все мы.

Демонтированная аппаратура не пропала даром. Это был благодатный материал, из которого можно спаять все что угодно. Что я и сделал по мере необходимости. Я смастерил Попрыгунчика и кое-что для удобства Атоса, встроил микрофон в ночник над кроватью и соединил его с компьютером; таким образом проснувшись среди ночи от того, что новая идея просто горит - так ей не терпится на бумагу - я мог диктовать текст не вылезая из кровати, вместо того, чтобы сломя голову мчаться в рубку.

Из всей техники, которой была набита спальня, я оставил только имидж-окошко. Это было мое окно в мир, но выходило оно не на звезды, заманчивые и недостижимые.

Оно выходило на Землю. За этим окном была улица, которую я настолько привык видеть, что не мыслю существования без нее. За этим окном шли снега: тяжелые метели, когда ветер мешает снежинки, крупные, словно пух неведомой птицы, с синевой ночи; морозным утром снег сияет серебром, похрустывает под ногами, а к полудню небо сереет и начинает сыпать мелкой белой крупой. Иногда за окном наступали оттепели, потом весна надевала молодую, нежную, еще не пропитавшуюся пылью лета листву. Потом, естественно, наступало лето, потом - осень: Hо чаще всего времена года следовали друг за другом не по порядку; я попросту не обращал внимания, что снега в который раз губят только-только раскрывшиеся листочки. Я любил зиму и прощал ей все. Вот и сегодня, прежде чем забраться в постель я постоял немного у окна, глядя как крупные снежинки парят в воздухе, медленно опускаясь на землю. Потом лег, отодвинул Атоса к изножью кровати (я приучил этого пса ко всему, кроме одного - спать на полу) и погасил ночник.