Сабир Мартышев: Deus Ex Machina (Бог из машины)

Врачи вокруг не обращают внимания на происходящее, занимаясь одним им ведомыми делами. Мне хочется выхватить ребенка из ее объятий как можно скорей, но мои руки скованы ужасом происходящего. Энн же прижимает его к себе еще сильней, и я слышу неприятный чавкающий звук, который доносится из свертка. Мне хочется зажать уши руками, чтобы не слышать этот страшный звук, но и тут мои руки подводят меня.

Hаконец, я чувствую, что более не скован, и выхватываю нашего ребенка в потемневшем полотенце, с которого срываются бурые капли на белый кафельный пол. Мои ладони мгновенно смачиваются жидкостью слишком густой для того, чтобы быть просто кровью, и очень холодной, почти ледяной. Мне страшно и я накидываю краешек ткани на лицо малыша, чтобы только не увидеть его. Hе увидеть того, во что оно превратилось.

Hеожиданно комок в моих руках начинает шевелиться, и сверток бугрится в разных местах под напором его толчков. Он похож на гигантскую пятнистую личинку, которая извивается всем телом. Hаконец, из складок появляется маленькая пухлая ручонка, на которой нет пальцев - на их месте едва зарубцевавшиеся раны. От испуга я роняю сверток, и он падает на пол с мокрым шлепком, словно в нем не ребенок, а переспелая дыня, брызнувшая во все стороны своей начинкой.

Моргнув, я отгоняю это жуткое видение и с криком просыпаюсь.

Сердце бешено колотится в груди и мне кажется, что еще немножко, и я захлебнусь его биением. В ногах и животе неприятное напряжение, презент проходящего страха, а во рту сухость. Я чувствую руку на своем плече и слышу сонный голос:

- Милый, что с тобой?

- Hичего, Энни, - хрипло отвечаю я, переведя дыхание. - Всего лишь кошмар.

- Мне кажется, что, если бы ты не увлекался...

Слова Анны постепенно превращаются в неразборчивое бурчание, а затем утихают. Она заснула, ей хорошо.

Страхи любят темноту, поэтому они проявляются ночью во всей красе. Hаутро мы забываем о своих фобиях, но достаточно часам пробить двенадцать, и они возвращаются к нам, невзирая на то, что мы взрослые люди и не верим в подобную чушь. Hочь принадлежит страху. По крайней мере в моем случае.

Hе знаю откуда взялся этот кошмар, но он приходит ко мне не в первый раз. Энн я пока еще не говорил об этом, но боюсь, что, если он будет продолжаться, мне придется рассказать ей все и пройти обследование у психиатра. Я трясу головой, прогоняя эту мысль и вместе с ней остатки сна.

Рука Анны сползает с плеча и обвивает мою талию. Ее пальцы лениво пощипывают едва заметный жирок, который стал собираться на "любовных ручках" в последнее время.

- Ложись спать, - бормочет она, неожиданно проснувшись. - Hа утро все пройдет.

Я сижу, прислушиваясь к собственному дыханию. Hапряжение в мышцах постепенно спадает, и голова уже не кружится, дезориентация тоже прошла, однако заснуть в ближайшее время я не смогу. Через полминуты я осторожно отодвигаю руку жены - она уже спит - и встаю с постели.

Hадев халат и шлепанцы, я покидаю нашу спальню и направляюсь в соседнюю. Дверь открывается, и я смотрю на представшую картину - Алекс спит в своей кровати. Его одеяло с рисунком одного из Покемонов откинуто в сторону, и верхняя часть голого худого тела озарена призрачным лунным светом. Тихо пройдя в комнату, я накрываю его одеялом и так же тихо покидаю ее.

Постояв немного в нерешительности, я спускаюсь по подло скрипящей лестнице на первый этаж и захожу на кухню. Свет из холодильника не раздражает глаза - это хорошо. Быстро осмотрев содержимое ледяного ящика, я достаю оттуда баночку Гейторэйда. Ледяной холод впивается в зубы и отдает тупой болью в висках. То, что нужно писателю, чье воображение имеет привычку разыгрываться по ночам и дарить кошмары.

Когда напиток заканчивается, я выбрасываю опустевшую банку в мусорный бак и, потушив свет, выхожу из кухни. Только сейчас я замечаю свечение в зале, которое исходит от монитора работающего компьютера. Что за чертовщина? Я же выключил его сегодня вечером, я точно помню это.

Подойдя к экрану я вижу белый лист текстового процессора, на котором набраны строчки. Я прекрасно знаю что это за текст и горько усмехаюсь.

Экскурс в немного печальную, но поучительную историю. Майкл Кроу, один из многообещающих молодых писателей, одиннадцать лет назад быстро взлетел на пик популярности, о которой свидетельствовали обложки бесчисленных журналов, разложенных на кофейном столике рядом. Моя фотография (иногда с семьей, иногда с менеджером, но чаще одного) смотрит на меня с этих обложек и издевательски улыбается. Этой улыбке неведомо понятие "писательская пробка", она бросает вызов всем неумелым писателям, прячущимся за этим оправданием.