Ася Пекуровская - Когда случилось петь СД и мне (С Довлатов)

Однажды в присутствии Сережи Нина Перлина упомянула о своем знакомом, сочинителе экспромптов, перещеголявшем Пушкина. Сережа, всегда натужно внимавший рассказам о здоровой конкуренции, тут же перевел свои мысли на язык собственных возможностей и глухо сказал: "Я тоже способен на экспромт". Выдержав подобающую торжественному моменту паузу, Нина потребовала доказательств, но натолкнулась на отказ сначала под предлогом отсутствия вдохновения, потом со ссылкой на то, что труд должен быть оплачен. Вознаграждение в размере рубля, тут же предложенное Ниной, устранило разом оба препятствия, после чего Сережа с готовностью приступил к исполнению экспромта, то есть, на секунду задумавшись, прочел нечто, походившее на чьи-то третьесортные стихи, вроде:

Я боюсь ваших губ, ваших локонов,

Я боюсь тех, что лгут, тем, что около...

Чтоб страшились вы нашего окрика...

Будьте счастливы, будьте прокляты...

Сделав такой разгон, он заметно вдохновился и выдал подлинный экспромт, благодаря которому пополнил свою казну суммой в один рубль.

Всем известно, что стихи

Это вам не пустяки.

За такую сумму денег

Я писал бы целый день их.

Нина Перлина, греми.

Папа, шляпа, до-ре-ми.

В эмиграции оказались две Нины Перлиных, причем, та, другая, была славистом и вероятно, жила в Нью-Йорке, как и наша старая подруга, которая и рассказала мне эту историю с чьих-то слов.Звонит другая Нина Перлина Сереже по его приезде в Америку с целью познакомиться и говорит: "Здравствуйте, Сережа. Меня зовут Нина Перлина". "Нина Перлина! Ну что за формальности, откликается оживленный Сережа, -Немедленно приезжайте в гости", что другая Нина Перлина тут же исполняет. Сережа открывает ей дверь и видит перед собой незнакомого ему человека, откликающегося на Нину Перлину. Минутное замешательство, а потом искренняя радость: "Ой, Нина. Ну подумать только! Вы совсем не изменились."

У Леши Боброва Сережа был на первой в своей жизни свадьбе, где оказался назначенным шафером, и в этом качестве был посажен рядом с невестом. На следующий день, описывая друзьям свадьбу Боброва, он говорил примерно так: "Ну ростом она примерно с меня, но уже в сидячем положении я ей сильно уступаю. У меня, собственно говоря... только ноги, а у нее шея, грудь, прочие выпуклости, а один зуб просто из драгоценного металла. Она по-моему мною крепко заинтересовалась, потому что, когда подали еду, придвинулась ко мне вплотную своей пылающей щекой и говорит: "вы любите салад-т? Я так люблю салад-т."

Молчаливый Леша Бобров однажды имел неосторожность пригласить Сережу в баню, в связи с чем приобрел не востребованную славу Казановы. Помню, позвонил Сережа часа в два ночи. "Асетрина, мог бы позвонить утром, но потом подумал, зачем тебе терпеть и мучиться до утра. Хочешь узнать, что было в бане? Нет? Ну так вот, лежу я себе и парюсь, а Бобров на верхней полке тоже как бы парится. И вдруг вижу, на меня спускается шланг, такой типичный садовый шланг с нарезкой на конце. Приглядываюсь и вижу. Детородный орган. Но какой!И следом, вижу, спускается мыльная рука и так по-хозяйски его загребает и вверх уводит, а я мучаюсь, было видение или у меня фантазия разыгралась. Вот, живешь с человеком бок о бок, не подозревая ничего, женишь его, а он тебя - и мытьем, и катаньем."

ЗАМКНУТОЕ СУЖДЕНИЕ

Аполлон Безобразов, никогда не ошибавшийся в людях, любил колебаться, любил одновременно утверждать и отрицать, любил долго сохранять противоречивые суждения о человеке, пока вдруг, подобно внезапному процессу кристаллизации, из темной лаборатории его души выходило отчетливое и замкнутое суждение, содержащее в себе также и момент доказательства, которое потом и оставалось за человеком неотторжимо, как проказа или след огнестрельной раны.

Борис Поплавский

Если можно говорить о таком явлении, как "литература шестидесятых" прошедшего сквозьсмехи слезы столетия, то, едва сославшись на "время", необходимо тут же уточнить "место", причем, уточнить со всей интимностью, ибо речь должна пойти не о России вовсе и даже не о Невском проспекте, а, если позволите, о "Восточном ресторане",заведении питейном с элементами кулинарии высшего, по нашим, российским стандартам, пилотажа. Однако несмотря на неотделимость наших литературных амбиций от всего, что могло быть выпито, разжевано и переварено, "Восточный ресторан" вошел в нашу жизнь вовсе не за это.

"Царил еще в питере, не зная заранее своей гибели от руки вАШСадко', великий вАШВосточный ресторан', - вспоминает много лет спустя писатель Сережа Вольф, - На Бродского. Я любил ходить туда каждый день, за вшивые 2 руб. 50 коп. Выпить бутылку сухого с сыром, ну, а вечером - чанахи, ничем не запивая, так как это следует делать наоборот... Однажды приходит. Высокий, красивый, якобы застенчивый (да нет, застенчивый) - огромный, право, на фоне портьеры между залом и, ну, как его... не залом..."