Сергей Романов - Нищие

Люди всех национальностей мечтают стать русскими бомжами. Американцы, французы, итальянцы эмигрируют в Россию. Около здания МИДа на Смоленской площади в Москве - столпотворение. Разноязычный гомон, драки. Русские милиционеры очень вежливо советуют иностранцам - неграм, японцам, индусам не волноваться, потому как паспортов с российским гражданством хватит на всех. Но иностранцы чуть ли не по головам лезут к заветным окошечкам и матерятся, матерятся, матерятся...

Во сне Яхтсмен почувствовал, как кто-то из его сотрудников вкладывает в его руку большой, холодный, металлический доллар. Он приятно холодит ладонь, но она почему-то потеет. Он подносит доллар к уху и хочет спрятать его под голову. Но доллар... взрывается. Все окрашивается в красно-кровавый цвет, и Яхтсмен взлетает...

ГЛАВА 27. АФИНСКАЯ

Когда Яхтсмена уложили спать после ресторана, Афинская позвонила на фирму. Дежурный браток сообщил, что из контингента во время облавы была задержана только Ассоль. И ту, как имеющую постоянную прописку в Москве, освободили через два часа. Попалась старуха по жадности. Когда Чвох предупредил об облаве, и все снялись со своих мест, Ассоль решила остаться, решив, что в отсутствие других попрошаек все подаяния от прохожих и пассажиров попадут в её карман. Омоновцы же, удивленные тем, что на самой многолюдной станции не было ни одного попрошайки, были рады и Ассоль, стоявшей кочергой на своем коронном месте.

Афинская выслушала доклад и психанула, решив на другой же день дать Ассоль полный расчет.

Она зашла в спальню и посмотрела на Яхтсмена. Тот сильно храпел, лежа на животе. Он так и не смог до конца раздеться. Брюки и пиджак валялись около кровати. Но снять рубашку и галстук у него так и не хватило сил. Афинская с отвращением ухмыльнулась: надо же, послал Бог муженька!

Она плотно прикрыла дверь в спальню и набрала номер городской больницы. * Мне Александра Костикова. Саша ты? Не узнала - богатым будешь. Ты достал то, что я тебя просила? Сейчас приезжать? Хорошо, через полчаса я буду у тебя.

Она налила полный бокал водки и поставила его на тумбочке около кровати, на которой спал Яхтсмен, подумав, что если он проснется, то опять заглотит "Смирновской" и отрубится. Что ей и было нужно.

Она надела шубу и выскочила на улицу. Тут же подвернулось свободное такси. * В Первую градскую, - сказала она.

Ее давний знакомый врач-терапевт Саша Костиков проводил её в свой кабинет. Закрыл дверь на ключ. * Зачем тебе яд, Таня?

Она пристально посмотрела ему в глаза: * Уж не тараканов травить...

Костиков встал со стула и молча прошелся по кабинету. Остановился около окна и, не оборачиваясь к ней, негромко сказал: * Конечно, твое дело. Я дам тебе синильную килоту. Но если ты хочешь от кого-то избавиться, поищи другой способ. Если следователи будут круто копать, то непременно выйдут на нашу больницу. * Как получиться, Саша. - Она открыла сумочку, достала пачку десятидолларовых купюр и положила на стол.

Через сорок минут она опять была уже в квартире Яхтсмена. Бокал с водкой так и стоял нетронутым. Муж по-прежнему храпел, перевернувшись на бок.

Она подняла с пола его свадебный костюм и хотела повесить на спинку стула. Но из потайного кармана пиджака на ковер выпал пистолет, который она уже неоднократно видела и с которым Яхтсмен, по-видимому, никогда не расставался. Афинская несколько секунд смотрела на оружие, в голове пронеслось несколько сумасбродных мыслей. Но она заставила взять себя в руки, вытащила из кармана носовой платок и, обернув им пистолет, подняла его с пола и аккуратно вложила туда, откуда он выпал.

Яхтсмен зашевелился и открыл глаза. Она предложила ему похмелиться, и когда он, выпив пару рюмок водки, пошел освежиться в душ, она устроилась в кресле около окна и задумалась. На несколько секунд её сковал страх. Но когда муженек вышел из ванной, опухший и растрепанный, и поставил перед ней бутылку старого французского вина, она в который раз за этот день приказала себе успокоиться. Он нескладно шутил, она выдавливала из себя смех. Она с трудом скрыла свое отвращение к нему, когда он спросил, действительно ли она его любит. Афинская вспомнила молитву-заговор, которую она когда-то читала на сцене театра. Он, опять пьяный, сидел в кресле с полным бокалом водки и с восхищением смотрел на нее. Она закончила свой монолог, встала с колен, сняла с себя костюм и одела подаренный накануне пеньюар, чувствуя, как он одобрительно улыбается. Она взяла свой бокал и присела перед ним на корточки: * Ну, давай выпьем по последней? * Почему по последней? заплетающимся языком спросил он. * И спать, спать, спать...