Павел Розов - Отрыв

Павел Розов

Отрыв

Началось это не сразу. Серая повседневная обыденность стала раздражать его. Он видел, как мир постепенно теряет свои краски, становится таким же серым и безрадостным, как и его однообразное существование. Ему было тесно в этом мире, он никак не мог найти себе в нем место. Все это было неосознанно, просто какое-то подспудное гнетущее чувство не давало ему покоя.

Он стал замкнутым и угрюмым, окружающие стали сторониться его, и только она все еще продолжала видеться с ним. Теперь он целыми днями сидел в темном углу, безучастно наблюдая за происходящим. Она приносила ему еду, старалась развеселить его, беззаботно кружась вокруг, принималась целовать и ласкать его, но все было напрасно. Все это он принимал как должное, но, казалось, совсем не замечал ее, только тоскливо жался в угол, а иногда даже не узнавал. Она была красивая, очень красивая, но он не замечал ее красоту, а если и замечал, она больше не радовала его.

Она не сдавалась, терпеливо сносила все, но и ее терпению скоро пришел конец. Она все реже стала появляться у него, а в один день не пришла совсем. Он скучал по ней, но понимал, что так будет правильнее и лучше для них обоих. Он почти забыл ее, но когда иногда видел ее мелькавшую за зелеными зарослями, среди таких же молодых и веселых, сердце его, лишь на мгновение,Ъ невольно сжималось.

Теперь он все чаще смотрел наверх, в сверкающую пустоту над ним. Она манила и притягивала его к себе, все окружающее было тусклым и убогим по сравнению с ней. Иногда ему казалось, что стоит только разбежаться и оттолкнуться посильнее, и он оторвется и полетит, туда, к бесконечному теплому свету в зените. Все это было глупо, и он понимал это, но какая-то часть его все равно стремилась туда, вверх. Мысли об этом не давали ему покоя. Он не мог заснуть, и даже когда наверху было темно, продолжал вглядываться в эту темноту, пытаясь разглядеть в ней что-то очень важное для себя.

И вот, в один день он решился. Все, кто встречался на его пути, удивлено сторонились, - наверное, он выглядел достаточно странно. Он не обращал на них никакого внимания, они его не интересовали. Все мысли были заняты тем, что ему предстояло.

Он занял исходную позицию в углу, отсюда противоположный угол хорошо просматривался, он решил, что этого расстояния вполне достаточно для разбега.

Только сейчас он почувствовал, что весь дрожит. Он не боялся показаться смешным, если у него ничего не выйдет - он боялся, что это лишит его последнего смысла в жизни. Медленно, словно во сне, он начал делать разбег, постепенно ускоряя движение. Попавшиеся на пути испуганно уворачивались и прятались в зарослях. Он поднимался все выше и двигался уже довольно быстро. Некоторое время он двигался по самому краю, все еще продолжая набирать скорость.

Казалось, еще немного, и у него получится, как вдруг он резко остановился. Он словно ударился о какую-то невидимую преграду. Было больно, но он и не думал сдаваться.

Он опять отошел на прежнее место. Нужно только немного изменить угол, с которым он начинал разбег. Стоит попытаться еще раз. Теперь онЪ даже, кажется, немного перешагнул через край, но все та же стена остановила его. Он не прекращал попыток, но каждый раз натыкался на эту проклятую преграду. Тело превратилось в сплошной сгусток боли, перед глазами все плыло, и он уже плохо видел, куда целиться. Появилась она, и стала пытаться остановить его, но он уже не обращал на нее никакого внимания. Он понял, что нужно делать.

Он занял место внизу своего угла и целился в самый верх противоположного. Это был последний шанс. Он снова начал разбег, выжимая из своего измученного тела последние силы. Некоторое время он опять скользил по краю, но понимал, что безнадежно теряет скорость. Последним отчаянным рывком он подбросил свое тело вверх, и тут же почувствовал, что отрывается от поверхности.

Он еще не верил этому, но он летел, он поднимался все выше. Груз, тяготивший его все последние дни, куда-то исчез, и он чувствовал себя необычайно легко. Поднятый им фонтан брызг отбрасывал сотни бликов, он изогнулся, подставляя себя этим брызгам и яркому свету, окружающему его со всех сторон. Его тело купалось в этом свете, переливалось всеми цветами радуги. Он знал, что снизу на него смотрят, открыв рты, все остальные, и среди них она, но ему больше не было дела до них. Они остались внизу, они не способны переступить ту черту, которую переступил он, и ощутить то, что ощутил он. Отсюда, свысока, их убогий мирок казался еще более ничтожным, и он отвернулся от него, не желая больше смотреть вниз.