Константин Соловьев - Бункер

Коффна не проснулась. Их было трое и в легком зеленом камуфляже они смотрелись нелепо среди пожелтевшего и озябшего осеннего леса. Они шли по тропинке, неуклюже уклоняясь от нависших на пути ветвей и настороженно озираясь. Когда подошли ближе, стало видно - в глазах у них был страх. Глубоко спрятанный, похороненный под готовностью выстрелить в первое, что шевельнется, но страх, самый настоящий страх. Охотник не может бояться, боится всегда жертва. Первый нес на плече короткий армейский карабин, старый, но начищенный до блеска и с новеньким же ремнем. Hа поясном ремне болталась пузатая фляга, видно, что не пустая, за спиной неуклюже колыхался набитый вещмешок. Лицо у странного путника было старое, хотя ему врядли минуло три десятка, пустое и потрескавшееся, как дно пересохшего ручья, глаза - два ничего не выражающих пятна с черной точкой внутри. Следующий был моложе, лет двадцать, если не меньше, на тонком и хрупком юношеском лице, не успевшем впитать кровь и пот - не то благовение, не то восхищение. Ясно - впервые в лесу, всего несколько дней, как из-под земли выбрался. В руках у него блестел стеклом компас, пистолет болтается в застегнутой кобуре на бедре. Он еще не знал, чего можно ожидать от леса, не успел приучить себя бояться, как это делали старшие товарищи. Замыкающим шел невысокий крепыш со смазанным незапоминающимся лицом и плешивой темной головой. Этот экипировался куда как тщательней - в крепких жилистых руках - легкий штуцер старого образца, на боку - массивная кобура, на ремне - несколько гранат и длинный нож с широким обоюдоострым лезвием. Он постоянно оглядывался и вертел головой по сторонам - оружие не прибавляло ему уверенности. Значит, что-то слышал или просто догадывается. Замерший под листьями человек улыбнулся. Hе губами, мысленно. Он был охотником и знал, когда наступает время бить дичь - он занимался этим всю жизнь. Hо прежде чем крепкие пальцы легли на спусковой крючок, в воздухе раздалось хриплое карканье и на куст в нескольких метрах перед ним опустился ворон. Старый, перья всклокочены и уже не черные, а сероватые, словно выгоревшие, крохотные глазки-бусинки - мутные, заплывшие. Вестник Одина каркнул еще раз, устраиваясь на кусте и перебирая тонкими лапами - человека возле себя он не заметил, а приближающиеся по тропинке люди его не интересовали. Резко подергивая головой, он уставился куда-то вдаль. Шедший первым услышав карканье, вздрогнул и потянулся за ружьем, но быстро понял, что это всего лишь птица. Он улыбнулся, оставил ружье болтаться за спиной и сделал еще один шаг. Последний. Ворон каркнул. Коффна метнулась.

* * *

Тяжелая разворачивающаяся пуля толкнула странника в грудь и с хрустом вгрызлась в дерево, выбив из легких дыхание вместе с кровью. Сбитый с ног, он упал на спину и захрипел, бессильно царапая длинными бледными пальцами старые сопревшие листья. Шедшие за ним еще не успели понять, что произошло, они никогда не видели Охотников Одина в деле. И никогда больше не увидят. Безликий крепыш понял все быстро и даже успел вскинуть штуцер. Hо недостаточно. Потому что Охотник отбросил ружье еще прежде, чем упал поверженный враг и лезвие его ножа вспороло со свистом плотный осенний воздух. Листья брызнули веерами из-под ног, что-то затрещало, хрипло каркнул ворон... Первым на его пути был мальчишка. Он успел заметить несущуюся на него смерть, но не успел защититься - широкое лезвие ножа мягко поддело его под гладкий, покрытый пухом подбородок и, ни секунды не задержавшись, скользнуло в сторону, освобождая дорогу багровому водопаду. Мальчишка шарахнулся назад, прижимая руки к кадыку, словно ловя горстями покидающую его влагу, еще не понимая, что все кончено, наивно отказываясь верить в собственную смерть. Глаза, в которых застыл блестящий влажный испуг, начали быстро стекленеть, покрываться тонкой ледяной корочкой, мутнеющей с каждым мгновеньем. Hо Охотник этого уже не видел. Крепышу не хватило всего полсекунды. Ствол его штуцера поднимался вверх, метя в грудь, но было уже поздно - тонко вскрикнув, странник согнулся в поясе, словно стараясь коснуться коленей головой и почувствовал, как пальцы, становясь вдруг непослушными и неуклюжими, выпускают теплую рукоять оружия. Перед его глазами вдруг заплясали разноцветные сполохи, невыносимо захотелось пить. Он еще пытался вытащить пистолет, но непослушная застежка на кобуре не поддавалась, скользила в мокрых пальцах. Внезапно в голове что-то со звоном лопнуло и растеклось по всему телу, а ноги перестали держать. Он попытался вздохнуть, но тело уже было мертво, уже не повиновалось хозяину. Последнее, что отпечаталось в его глазах - клочок мятой тусклой травы под ногами и тонкая извилистая ветвь. Потом трава стала стремительно сереть и, прежде чем он понял, что это значит, смерть смяла его окончательно. Охотник остановился, настороженно вслушиваясь в переплетение звуков осеннего леса, готовый ударить или отскочить в любую секунду, если потребуется. Чутье и опыт подсказывали ему, что все кончено, но огненная кровь, струящаяся по венам, требовала действия. Шедший впереди странник лежал у корней дерева, пальцы как когти хищной птицы навеки впились в землю, на побелевшем лице застыло последнее выражение - боль. Мальчишка лежал в нескольких шагах от него, так и не отняв рук от распоротой шеи, залитый собственной кровью, к которой уже прилипли старые листья и трава, его ступни еще подергивались, но это была уже агония - мозг давно уже умер. Живым казалось только лицо - в смерти оно стало почти детским, в широко распахнутых остекленевших глазах - страх и что-то еще, что Охотник растолковал как задумчивость. Должно быть, в последнее мгновенье жизни странник понял что-то такое, чего не мог понять за все свои неполных два десятка лет. Крепыш распластался неподалеку, уткнувшись лицом в мох, из-под его живота все еще растекалась темная багровая лужа, неохотно впитывающаяся в землю. Привычная картина, но ему показалось, будто что-то вокруг него неуловимо изменилось. Он огляделся, но не заметил ничего, кроме старых кривых деревьев с потрескавшейся корой, пожелтевших осенних листьев и грязно-серого неба над головой. Охотник на секунду прикрыл глаза, отдавая дань смерти, потом тщательно отер ворохом травы алое дымящееся лезвие, горящее на солнце и вложил нож обратно в ножны. Ружье он подобрал там же. где и оставлял, возле поваленого дерева. Выщелкнул в траву еще горячую гильзу, дослал новый патрон и забросил оружие на плечо. Подумав немного, подошел к лежащему крепышу и, немного повозившись, расстегнул его кобуру, на застежке которой коченели еще теплые пальцы и достал пистолет. Проверил обойму, засунул за поясной ремень и двинулся дальше по тропе, туда, откуда пришли странники. Уже сделав несколько шагов он понял, что изменилось вокруг него, осознал перемену. Тишина. Он вспомнил хриплое карканье, старые взлохмаченные перья и мутные глазки-бусинки. Hе торопясь обернулся, удерживая за ремень болтающееся за спиной ружье, присмотрелся. И увидел крошечную тень, которая трепыхалась на остатках куста. Того самого куста, через который он бросился на врагов, отшвырнув ружье. Он слишком давно был охотником чтобы верить в Богов, но что-то внутри кольнуло, когда он смотрел на умирающую птицу. Старый ворон едва дергался, постепенно затихая, через минуту шевелились только тонкие лапы, потом замерли и они. Охотник еще несколько секунд стоял неподвижно, потом поправил пистолет на поясе, повернулся и зашагал по тропинке. "Если бы Бог действительно существовал, он бы убрал своего вестника с дороги своего охотника, - подумал он, отводя склонившиеся над тропой ветви, - Хотя в конце концов все это не имеет смысла".

Читать дальше