Норман Фокс - Злые земли

— Если я буду нужен вам, чтобы дать свидетельские показания о случившемся, — сказал он Лаудону при расставании, — так я вернусь сюда весной.

Боже, но ведь все это могло вновь обрушиться на Лаудона в любой момент. Сейчас, когда он сидел на солнышке посреди тихого двора, ему даже не надо было закрывать глаза, чтобы увидеть Фрума на фоне палубного ограждения… вот он замер, собираясь с мыслями, вот он прыгает… Казалось, будто после этого пароход вздрогнул, колесо пропустило удар или два. Он вспомнил, как закрыл руками лицо, хотя никак не мог увидеть Фрума; он хотел закрыться от того, что видел его мысленный взор. А он думал о Джо Максуине — как он напился и балансировал на релинге, хлопая руками и кукарекая петухом, и как они с Айком Никобаром боялись, что Джо может свалиться на берег и попасть под колесо.

Он дергался во сне в ту ночь, которую провел на дровяной пристани — ему снился Фрум. Лесоторговец поехал вдоль берега, чтобы найти тело Фрума, но оно не всплыло; Лаудон сомневался, всплывет ли оно когда-нибудь; Большая Грязнуля крепко держит своих мертвецов.

Почти весь следующий день он потратил, чтобы добраться обратно до Крэгги-Пойнта; единственная лошадь, которую ему удалось взять на время, была костлявая кляча, и дорога получилась тряская. Раненое плечо болело как сто чертей. Когда он добрался наконец до городка, Айк дал ему двуколку, оставленную Фрумом, и Элизабет отвезла его домой. По дороге они мало говорили друг с другом. Он рассказал Элизабет о том, что произошло с Фрумом, стараясь подать все помягче. Элизабет долго молчала — добрую милю, а то и две, и наконец сказала безжизненным голосом:

— Мы близкие родственники, ты ведь знаешь. Однажды он сказал, что все, что он создаст, будет принадлежать мне. Включая всю честь, которую он сможет принести своему имени. — Она пожала плечами. — Что же за наследство получу я на самом деле, Джесс?

Он долго думал, стараясь так подобрать слова, чтобы они потом всегда служили ей поддержкой.

— Он был один человек, — сказал он наконец, — ты — другой.

Потом они приехали домой. Он перенес свои вещички из хозяйского дома в спальный барак, несмотря на требования Элизабет, чтобы он по-прежнему занимал комнату управляющего в доме, пока не оправится полностью. А какая разница — пока команда в прерии, все равно весь барак занимает он один. Он полагал, что он опять управляющий, хотя объездами командовал Текс Корбин. Да это неважно. Да, он честолюбив, у него большие планы… но он уже увидел, куда завело честолюбие Фрума. Теперь у него на уме было совсем другое дело. Страдая от боли и лихорадки в первое время после ранения, он пришел к твердому решению, и до сих пор от него не отказался, хотя половина трудных дел, которые он наметил для себя, уже была сделана.

Сидя здесь, он наконец додумал свои думы — и внезапно потерял терпение. Сегодняшний день ничуть не хуже любого другого. Он встал, пошел к коралю и отметил, что шаг его достаточно тверд. Заарканил собственного мерина, оседлал и взнуздал. Славно! И раньше, здоровый и сильный, он бы не сделал этого лучше. Зашел в спальный барак, взял револьвер — Элизабет уже вернула его. Вывел коня, поднялся в седло и поехал. Но, проехав полдвора, как когда-то уже было, свернул к кузнице и долго рылся, пока не нашел лопату с короткой рукояткой.

Когда он вышел из кузницы, посреди двора ждала Элизабет. На ней было платье с высоким воротничком — то самое, в котором она была на пароходе, на «Красавице прерий», когда он ее встречал. Он полагал, что это ее лучшее платье, и последние дни, когда приезжало столько людей, она часто носила его.

Он сказал:

— Доброе утро, Элизабет, — и привязал лопату к седлу.

— Ты едешь охотиться на Грейди Джоунза, — сказала она.

Он кивнул.

— Либо он следит за ранчо и видел, что я вернулся, либо он слышал об этом. Сюда он не покажется. И, если он все еще в этих краях, то искать его надо в бедлендах.

— Пусть там и остается, Джесс.

— Нет, — сказал он.

— И никакие мои слова не убедят тебя, что ты не прав?

Он не ответил. Проехал через двор к кухне и попросил Сема собрать ему мешок еды на дорогу и бурдюк с водой. Приторочил все это к седлу, снова сел на коня и уехал. Когда он оглянулся, Элизабет все еще стояла на дворе. Ветер трепал ее юбки. Он помахал рукой.

Вот так он начал свои поиски.

Он въехал в бедленды во второй половине дня и двинулся прямо к Замковой Излучине. Добрался до места уже под вечер. Там было пусто; обгорелые развалины хижины и кораля, освещенные солнцем, выглядели жалко. Как всегда, вела свой разговор река, высоко вздымались скалы, и цокот копыт его коня порождал множественное эхо, которое долго носилось над водой. Он немного подождал, не слезая с коня. Ничего. Ничего, кроме воспоминаний о той ночи, когда погиб Олли, и о дне, когда взвилось пламя.