Макс Брэнд - Поющие револьверы

Он вытянул руки и удивленно посмотрел на них, как будто они принадлежали другому человеку.

— Я становлюсь бешеным, — сказал Райннон. — Ничего не соображаю. Мозги словно заволакивает. Мне нельзя жить среди людей. Я понял это в тот день в Тусоне и уехал. Потом одно цеплялось за другое…

— Прошло семь лет, — сказал Каредек.

— Мне казалось, больше.

— Зимы здесь больно длинные, — сказал шериф.

— Скалы обмерзают и становятся сколькими, — сказал Райннон. — Черти что!

Они замолчали. Закат начал затухать, и вершины гор окрасились в мягкий розовый цвет. Земля под ними была абсолютно черной. Нет, не абсолютно. В эту черноту можно было смотреть.

Пауза тянулась долго, потом Райннон сказал:

— Меня очень беспокоят дети.

Шериф набил трубку и ждал.

— Однажды у меня появилась идея, — сказал преступник. — Захотелось спуститься и взять пару детей. Тех, у кого нет ни отца, ни матери. Взял бы себе мальчика и девочку и воспитал бы их тут как полагается. Но…

Он не закончил, и шериф пробормотал:

— Да, зимы суровые.

— Суровые, — сказал Райннон. — Да еще ветер. И покрытые льдом скалы.

— Ну, — сказал шериф, — я понимаю, о чем ты. Но тебе ведь нужны не дети.

— А что?

— Тебе нужна женщина, — сказал Каредек.

Он вспомнил, что не раскурил трубку. При свете спички он искоса взглянул на Райннона, но тот уставился в непроглядную тьму долин.

— Да, — сказал Райннон, — мне нужна женщина. — Затем добавил: — Я с женой! Смешно!

— Не понимаю, почему, — сказал шериф.

— Такой, как я — с женщиной. Смешно.

— Ты никогда не обидишь женщину, — сказал шериф.

— Разве? — спросил Райннон. — Не знаю. У меня мозги вроде как затуманиваются. Я тебе говорил?

— У тебя здесь свободная жизнь, — сказал шериф. — Когда ты что-то захочешь, можешь спуститься в долину и взять. А потом исчезнуть через «дыру в стене». У тебя это хорошо получается.

— У меня это хорошо получается, — сказал Райннон.

— Я, пожалуй, лягу спать, — сказал шериф.

— А я еще посижу. Звезды еще не появились.

Шериф остановился у входа в пещеру.

— Виноваты не зимы, ветер и замерзшие скалы, — сказал он. — Виноват ты. Беда в самом тебе, Эннен.

— Да, правда, — ответил Райннон. — Беда во мне, это верно!

Шериф вошел в пещеру, улегся на постель из ароматных сосновых веток и заснул.

Следующие день или два они делали вид, что не разговаривали о жизни вообще и о будущем Райннона в частности. Но затем как-то к вечеру над долиной разразилась гроза и загнала их в пещеру. Они не могли развести костер: порывы ветра наполнили бы их жилище удушливым дымом. Поэтому они закутались в просторные оленьи шкуры — Райннон освоил индейский способ выделки этих шкур.

Они сидели в глубокой тьме и курили, пока им не надоело.

— Внизу наверняка зажгли лампы, — сказал шериф.

— Мне надо забыть, что делают внизу, — ответил Эннен.

— Нет, — сказал шериф, — ты не прав.

Он обдумывал это несколько дней. В его голосе звучала уверенность.

— Меня там будут ждать с распростертыми объятиями, — сухо предположил Райннон. Они будут рады меня видеть.

Он рассмеялся, а шериф, прислушиваясь к его голосу, про себя удивился. Голос юноши звучит с хрипотцой, и только в зрелом возрасте голосовые связки развиваются полностью, и человек начинает говорить со звучной уверенностью. Таким был голос Райннона — густой, мягкий, говорящий о среднем возрасте.

— Ты видел свои объявления «Разыскивается», которые развесили повсюду?

— На них я похож скорее на медведя, чем ан человека, — сказал Райннон.

— Их рисовал Филипсон, художник. Он видел тебя, когда ты грабил «Оверденд».

— Художник? — презрительно фыркнул Райннон. — Он на меня работал.

— Тебя и без того достаточно хорошо знают, — сказал шериф.

— Конечно, знают, — согласился Райннон. — И нет нужды развешивать мои фотографии.

— Тебя знают по гриве волос, которая падает тебе на плечи, и по бороде. Знаешь, как некоторые тебя зовут?

— Знаю. Черная борода.

— Но допустим, старик, что ты пострижешь волосы и пройдешься бритвой по лицу?

В этот момент в склон горы с нечеловеческой яростью ударил ветер. В нем слышался крик лесов, неистовство рек, и гора задрожала под его гневным порывом. Несколько минут Райннон не мог перекричать его, поэтому у него было время обдумать ответ.

— Ну… — наконец сказал он.

Шериф, довольный, что его идея не встретила возражения, тут же продолжил:

— Видишь, в чем дело. Если бы я мог убрать шрам на щеке, я легко смог бы изменить внешность. Почему? Ну, допустим, кто-то захотел бы меня описать. Он сказал бы что-нибудь в таком духе: «Крупный мужчина со шрамом на лице. Как будто его оцарапал медведь». Вот так меня всегда описывают. А теперь предположим, что бы сумел избавиться от шрама. Тогда, если бы изменил голос и одежду, меня никто бы не узнал!