Макс Брэнд - Всадники равнин

Лишь одно он никак не мог взять в толк — то, что удар оказался таким неожиданным. Ведь вот только что он чувствовал себя королем, возвышаясь над всеми прочими жителями Самнертауна и его окрестностей. А уже в следующий момент от былого величия не осталось и следа — такое унижение, какая жестокая шутка судьбы!

Когда калека-великан добрался, наконец, до повозки, его отец уже дожидался его там. Он не собирался предлагать свою помощь до тех пор, пока его об этом не попросят, и к тому же ему было интересно посмотреть, как Питер будет залезать в повозку. Но на этот раз все получилось совсем не так неуклюже, как того можно было бы ожидать, так как Питер, балансируя на скованной железной скобой левой ноге, сначала уложил костыли, а затем, ухватившись одной рукой за верх колеса, а другой за сиденье, подтянулся и в следующий момент уже сидел на своем месте, стараясь отдышаться.

На стороннего наблюдателя, человека ничего не знающего о пределах человеческих возможностей, это, пожалуй, не произвело бы особого впечатления. Росс Хейл же был в этом деле человеком искушенным. В свое время он сам едва не стал калекой, когда его лягнул упрямый мул, которого он как-то раз попытался запрячь при тусклом свете фонаря незадолго до рассвета, и тогда на выздоровление ушло почти целых восемнадцать месяцев. И он знал, как тяжело подтягивать тяжелое тело на одних только руках! Собирая поводья и залезая в повозку, Росс мысленно представлял себе, каким Питер Хейл мог бы быть — каким он был прежде!

Когда-то его ноги были такими же сильными, как и руки. Значит, он был настоящим гигантом. Эх, если бы только тогда была бы возможность хотя бы однажды привезти его сюда, чтобы все в Самнертауне смогли бы увидеть его в зените славы — и уж тогда-то они прочувствовавли бы и поняли глубину произошедшей трагедии! Но нет, даже такой малости ему не было дано, и он своими глазами видел отвращение на лицах людей, спешившись поскорее покинуть станционный перрон — смесь отвращения и жалости — и это все, на что ему теперь оставалось рассчитывать!

Они ещё все припомнят ему; целых три года они выслушивали невероятные истории о несравненной удали великана-силача. И теперь все это выглядело лишь не более чем искусной выдумкой, лживыми байками, которыми отец и сын морочили им головы, чтобы скрыть ото всех неоспоримый факт, заключавшийся в том что жизнь и тело Питера Хейла были безнадежно исковерканы!

Росс хлестнул кнутом тощих, понурых мустангов, и поспешил поскорее выбраться из города. Позади осталось не меньше мили пути, когда он впервые взглянул на Питера, да и то мельком, краем глаза, отмечая про себя, что сын сидит с высоко поднятой головой, а его спокойный взгляд устремлен вдаль, на расстилавшуюся перед ними дорогу.

Питер первым нарушил затянувшееся молчание.

— Отец, тебе сейчас трудно. Все получилось гораздо хуже, чем я ожидал.

— Хуже? — переспросил ранчеро. — Хуже? — И он рассмеялся, но поперхнулся рвавшимся наружу хохотом и замолчал.

— Понимаешь, — спокойно продолжал Питер, — когда я увидел, что ты так ждешь от меня больших успехов на футбольном поле… конечно, после случившегося со мной я поговорил об этом со своим тренером и врачом. Они согласились, что будет лучше не разочаровывать тебя вот так сразу. Тогда они согласились, что есть один шанс из десяти, что я поправлюсь, и с ногами у меня будет все в порядке. И вот я понадеялся на этот шанс — как последний трус! А солгав однажды, потом уже не решался выложить тебе все начистоту. Я вводил тебя в заблуждение теми своими письмами. Даже позволил бедному Тони Кроссли писать обо мне то, что на самом деле совсем не соответствовало действительности. Прости его! Он хотел как лучше!

Это было отзвуком далекого и недосягаемого мира — в котором сын Росса Хейла вот так запросто обращался по имени к великому Кроссли — чьи фотографии то и дело мелькали на страницах газет. Росс Хейл сидел молча, не сказав ни слова в ответ, на протяжении всего пути до дома мысленно переваривая сей примечательный факт, не чувствуя при этом, однако, никакой радости или облегчения.

Повозка катилась дальше, то и дело проваливаясь колесами в выбоины в колее, поднимая над дорогой облачка серой, легкой пыли, стелившейся по земле, и ранчеро казалось, что вслед за уже сказанным может последовать ещё что-нибудь. У этого разговора должно быть продолжение. В конце концов, должны же быть ещё какие-то объяснения, и Питер мог бы прямо сейчас, незамедлительно рассказать ему все как есть, от начала и до конца. И не важно, что решиться на признание всегда непросто; Питер обязательно сделает его!