Валерий Большаков - Помор

— Здесь, — сказал Кузьмич.

Спрыгнув с седла, он легко взошёл по косо пролёгшей скале из шершавого базальта.

— Есть!

Нетерпеливо привязав поводья к кривому железному дереву, раскорячившемуся в уголке меж двух глыб, Фёдор поднялся к Коломину. Прямо за скалой, в её же тени, плескалась вода. Её было много — хоть купайся!

— Это тинахас, — объяснил Савва. — Вода тут скапливается после дождей и держится очень долго. Помнишь, я рассказывал? Ван! У-Йот! Пейте!

— Сначала коняшек напоим.

Чуга наполнил свой «стетсон» водою доверху — превосходной, прохладной на ощупь, самой замечательной жидкостью на земле — и отнёс гнедому. Тот с жадностью выглотал всё, отпихивая воронка.

Напоив коней, набрав полные фляги, Фёдор погрузил разгорячённое лицо в воду, повозил им и пил, пил, пил… Оторвавшись от тинахас, он отдышался и нахлобучил на голову мокрый «стетсон». Так даже приятнее…

Китаец с немцем словно поклонялись богу воды — стоя на коленях, они пили, пили и оторваться не могли.

— Может, здесь и отдохнём? — сказал Чуга. — Покемарим до вечера…

— Лучше в сторонке, — отсоветовал Коломин, — источник — для всех.

— Тоже верно…

Расположились лагерем в подобии небольшой пещерки, рядом с которой нашлась полянка, заросшая побуревшей травой. На маленьком «индейском» костерке из сухих веточек креозота и ослиной колючки они сварили кофе и поджарили бекон — роскошные яства после каждодневной фасоли!

Дав расседланным конякам вдоволь поваляться, покататься по песку, Фёдор напоил их как следует и привязал — длины повода должно было хватить, чтобы кони дотянулись до всей травы на пятачке перед пещеркой и, на худой конец, до хилых кустов меските, чьи бобы годились в пищу.

Заскворчал бекон, поплыл запах кофе…

— А вот скажи-ка, Ван, — затеял Чуга разговор «за столом», — ты-то чего с Гонтом не поделил?

Китаец, сыто жмурясь, покивал головой.

— Я монах, — сказал он. — Мой лама послал меня в васу страну помогать бедным хань… китайцам. В Пуэбло де лос Анзелес [170] Полное название Лос-Анджелеса, данное испанцами, звучит так: El Pueblo de Nuestra Senora la Reina de los Angeles sobre El Rio Porsiuncula («Селение Девы Марии, Царицы Ангелов, на реке Порсьюнкула»). у меня зивёт сестла, её зовут Келли Чанг. У неё працецная, она стилает и гладит весци. Плисли плохие люди и хотели отнять у неё всё, сто было назито непосильным тлудом. Их послал Гонт, а я их плогнал.

— Сильно побил? — хихикнул Коломин.

Фёдор, знакомый с манзами по Владивостоку, промолчал.

Ван легко подпрыгнул и попросил Уве-Йоргена кинуть в него палкой. Немец повертел в руках сук от паловерде, пожал плечами в недоумении и легонько швырнул его. Остальное произошло мгновенно — нога китайского монаха ударила палку в воздухе, быстро и резко, как щелчок пальцем. Твёрдое дерево развалилось надвое.

— Ну ничего себе! — поразился Савва.

Ван скромно потупился…

— А я опрукал… об-ругал Гонта в Эль-Пасо, — вздохнул немец. — Сказаль ему, что он трус и лжец…

— Сволочь он, — буркнул Чуга.

Прилёгши отдохнуть, Фёдор задремал. Разбудили его причитания манзы.

— Воды ди, воды тянь! [171] Моя земля, моё небо (кит.). — стонал Ван, баюкая руку.

— Что ещё не слава богу? — проворчал Чуга.

— Да Ван на чоллу напоролся! — ответил Коломин, суетясь вокруг китайца. — А это такая дрянь… Колючки у неё зазубренные, сами отламываются, а кончики в теле остаются, застревают, как рыболовные крючки. Та ещё зараза…

Савва просунул лезвие ножа между шишкой чоллы и рукою и резко дёрнул.

— Пара шипов ещё осталась…

Сжав кончик шипа ногтями, Коломин вырвал его, потом удалил другой.

— Гляди в оба! — сказал он китайцу в назидание. — А то сядешь посрать где не надо и наберёшь полную задницу колючек…

…Завечерело. В роскошных красках заката пустыня тихо засыпала. Даже самый слабый звук здесь будет слышен чуть ли не на версту, но некому было тревожить древние пески, и это успокаивало.

Фёдор усмехнулся. Хорошо ему рассуждать о красотах и безмерной тиши, когда тинахас под боком, и в любой момент можно припасть губами к восхитительной влаге! А если бы в это самое время он полз, совершенно обессилев от жажды и одурев от зноя, и даже не догадывался, где тут можно напиться? Благодушествовал бы он тогда, чётко зная, что если и доживёт до утра, то оно станет последним в его жизни?

Чуга обвёл глазами чёрный волнистый силуэт дюн, выделявшихся на алом полотнище заката, и спустился к пещере.