Дэвид Томпсон - Король горы

— Когда-нибудь юта вернутся, — предсказал Натаниэль.

— Вот как, мистер эксперт по индейцам?

— А ты бы на их месте так все и оставил?

Изекиэль посмотрел на племянника с задумчивой улыбкой:

— Ты растешь, Нат. Станешь известным охотником.

— Через год я уже буду в городе, забыл? Вряд ли хоть кто-то узнает, что я вообще был здесь.

Зик ничего не ответил. Он поджал губы и с задумчивым видом поехал по южному берегу озера.

— А почему ты назвал арапахо Поедающими Собак? — с любопытством спросил Нат.

— Потому что они едят собак, племянник. Считают их мясо настоящим деликатесом. Откармливают, пока те не станут толстыми, как свиньи, потом режут и едят.

Натаниэль скривился:

— Ты ел собачатину?

— Пару раз. Если поедешь в лагерь арапахо, они наверняка тебе предложат собачье мясо. Придется есть, ведь, отказавшись, ты нанесешь племени страшное оскорбление.

— Напомни мне, чтобы я носу не совал в лагерь арапахо.

Зик рассмеялся:

— Если пробудешь здесь подольше, перестанешь так привередничать.

— Ну не знаю.

— Только человечину не ешь. Такое ведь тоже бывает.

— Да ладно, ты меня разыгрываешь.

— Вовсе нет. Некоторые считают, что человеческое мясо — самая вкусная еда. Будь настороже, если встретишься со Старым Биллом.

— Кто он?

— Старый Билл Уильяме. Он чудак. Живет один, в самом сердце Скалистых, но иногда спускается с гор, чтобы пообщаться с людьми. Возможно, ты увидишь его на встрече.

— И он ест людей?

— Говорят, что да.

— Но ты ведь не веришь в эти россказни, правда?

— Я бы первый над ними посмеялся, если бы не одно «но».

— В смысле?

— Два года назад я говорил со Старым Биллом и спросил его прямо, правда ли то, что о нем говорят. Ну что он неравнодушен к человечине.

Натаниэль весь обратился в слух. Он не мог понять, говорит Зик серьезно или это очередной дикий розыгрыш.

— Что он сказал?

— Ничего. Посмотрел мне в глаза, почмокал губами и захохотал. Помню, я тогда подумал, что на самом деле Билл давно сошел с ума. Я верю в то, что о нем говорят, и тебе советую прислушаться.

Каннибализм! Натаниэль замотал головой, содрогаясь от этой мысли.

Подняв глаза, Нат увидел дядину хижину, небольшую бревенчатую постройку, стоявшую на западном берегу озера, футах в сорока от воды. К северу от хижины журчала река. Она несла свои воды с западных отрогов Скалистых, питая озеро.

— Ну вот мы и дома.

— Ты давно живешь в этой хижине?

— Я построил ее лет пять назад.

— Ты здесь… один?

— Хм… Помнишь, я тебе рассказывал об индейских женщинах?

— Конечно.

— Так вот, три из них — мои жены. Они жили со мной в хижине по сезону, по два.

— У тебя три жены? — изумленно воскликнул Нат.

— Сейчас уже нет, раньше было. Не одновременно, конечно. Я ведь пока еще не превратился в индейца, — фыркнул Зик и продолжил: — Обычно я покупаю жену на встрече, живу с ней год, а потом, когда она мне надоедает, отвожу и продаю обратно в племя.

Натаниэль чуть не свалился с лошади.

— Ты покупаешь женщин, а потом от них избавляешься?

— Разумеется. Зачем связывать себя на всю жизнь, когда можно пожить с женщиной, пока она тебе в радость, а потом расстаться.

— Представить себе не могу, как это — купить женщину.

— Это просто. На встречу прибывает немало индейцев. Многие из них счастливы продать женщин своего племени тому, кто пожелает за них заплатить. Дурнушки обходятся подешевле, а вот за хорошеньких приходится выложить немало — пару лошадей, ружье с запасом пороха, полдюжины фунтов бобов или много виски. Я знаю одного парня, который заплатил за индианку две тысячи долларов бобровыми шкурами. Она, правда, была не из простых — дочь вождя. А люди еще жалуются на высокие цены! — хмыкнул дядя.

Натаниэль был ошеломлен. У него в голове не укладывалось, что можно заплатить за женщину. Купить ее, как корову или лошадь, как тех рабов, которых он видел по дороге в Сент-Луис. Все его существо бунтовало при одной мысли о такой торговле. Нат посмотрел на Изекиэля, не в первый раз удивляясь необыкновенным переменам, происшедшим в дяде с тех пор, как они вместе покинули Сент-Луис. Взгляд на жизнь, обращение и даже речь дяди все это время менялись, будто Сент-Луис временно придал Изекиэлю Кингу налет цивилизованности, но теперь дикие просторы, которым он был предан всей душой, вновь заявили на него права.

— Ну вот мы и дома, — провозгласил Зик, останавливаясь возле хижины. Дверь была приоткрыта. — Странно. Помню, что закрывал. Надеюсь, Серебряное Пятнышко не добрался до моих припасов.