Дэвид Томпсон - Зов свободы

— Да уж, это я заметил.

— Воины считают ку — свои подвиги — по числу мертвецов…

— Подожди, — прервал его Нат. — Я думал, они считают ку, если им удается коснуться врага, неважно, умрет он после этого или останется жить.

— Это гораздо сложнее. Некоторые племена могут присудить победу над одним врагом сразу четырем воинам. Так поступают кроу и арапахо. Шайены — только троим. А ассинибойны не позволяют засчитывать ку, если до тела врага не дотронулись.

Нат пожал плечами:

— Не пойму что-то…

— Попытаюсь объяснить, — начал Шекспир менторским тоном. — Предположим, воюют два племени — кроу и черноногие. Один из кроу наносит врагу удар томагавком и заявляет о своем первом ку, что является огромной честью для него, потому как он нанес удар, пока тот был еще жив. Другой воин кроу видит раненого черноногого и убивает его — это второй ку, хотя и не такой почетный. Понимаешь меня?

— Вполне.

— Прекрасно. Третий воин снимает скальп с мертвого тела — это третий ку, который ценится еще ниже. Наконец, четвертый кроу вырезает сердце врага, это уже совсем немного, но воин дорожит каждым трофеем, который удается добыть.

— Почему первый кроу не убил и не скальпировал врага? — спросил Нат.

— Ты что-то недопонял. Представляешь, какая суматоха творится на поле боя. Иногда воин ранит противника, а времени прикончить его нет. Это делает уже другой, — ответил Шекспир.

— Все ясно, — кивнул Нат. — Но лично меня не привлекает перспектива резать врага на кусочки. Это работа мясника.

— Война и есть откровенная резня. Не слушай тех, кто говорит иначе.

Шошоны наконец закончили свой ритуал и присоединились к женщинам и детям, собравшимся вокруг покойных членов племени. Воины подошли к телам соплеменников и стали вполне серьезно разговаривать с ними.

— Что это они делают? — в недоумении спросил Нат, совершенно сбитый с толку видом взрослых мужчин, беседующих с безжизненными телами сородичей.

— Они рассказывают, что отомстили за них черноногим.

— Но ведь…

— Ты опять думаешь как белый, — посетовал старик. — Если индейцы смотрят на все — от еды до сражения — иначе, чем мы, могут же они и к мертвецам относиться по-другому?

Нат кивнул.

— Большинство индейцев верят в жизнь после смерти. Снейки считают, что мертвые наблюдают за живыми и что у каждого воина есть свой ангел-хранитель.

— Подожди-ка минуточку. Ты только что назвал их снейками, я думал, что они шошоны.

— Сами себя они называют шошонами, но многие белые зовут их снейками, может, потому, что большую часть года они проводят у реки Снейк, а остальное время охотятся на бизонов на равнинах.

Послышался стук копыт, и вскоре шесть шошонов, которые погнались за черноногими, выехали из-за деревьев.

— Давай устроимся поудобней, — посоветовал Шекспир, — это может затянуться надолго.

Он сел на землю, скрестив ноги и положив карабин на колени.

Нат остался стоять, боясь пропустить что-нибудь важное. Он представил, как, вернувшись в комфортный и безопасный Нью-Йорк, станет рассказывать Аделине и своей семье душераздирающие истории о том, что пережил в этом диком краю. Сейчас у него была великолепная возможность собственными глазами увидеть то, что приводит в мистический ужас всех белых.

Воины спешились. Один из них что-то гордо выкрикнул, показывая тело черноногого, которого он настиг и убил. Воин то и дело ударял тело томагавком, описывая свой подвиг.

Взглянув на труп, Нат узнал воина, которого случайным выстрелом оставил без лошади. Стало быть, Кинг виновен в его смерти. «Еще одна жизнь на моей совести!» — с горечью подумал он. Парня все еще беспокоили мрачные размышления о том, что случится с его душой после всех совершенных убийств. Нат никогда не был излишне религиозным, но в юности регулярно посещал церковь и мог наизусть процитировать десять заповедей. Не убий. Яснее и быть не может.

Он посмотрел на свои руки. Странно, что после всех этих убийств руки не изменились, да и сам он остался практически тем же человеком. То, что Нат лишил жизни других людей, не привело к каким-либо переменам в нем. Хотя в глубине души он понимал, что последних двоих черноногих ему уже было легче убивать, чем тех, первых.

Что же произошло?

Эта мысль беспокоила Ната. Должно быть, убивать становится все легче и легче. Тогда что отличает его, скромного честного человека, от хладнокровного убийцы? Должен же он обладать какими-то качествами, чтобы не стать похожим на бессердечного головореза?