Генри Уилл - Золото Маккенны

— А еще, — ответил Пелон, — мы можем поутру с легким сердцем сдаться. Хотя оно, наверно, сильно потяжелеет, если солдатам придет в голову отправить нас в форт и повязать всем пеньковые галстуки.

Маккенна, наблюдавший за вожаком бандитов, не увидел в его глазах ни малейшего намека на юмор. И все же что-то подсказало старателю, что где-то в глубине души у жестокого сонорского бандита теплится искорка человечности, обычно отсутствующая у закоренелых преступников.

— Нет, ты предлагаешь либо сражаться, либо спасаться, — упрямо повторил Санчес, не испытывая, видимо, ни малейшей потребности шутить. — У тебя не хватит духу это отрицать.

Пелон дернул плечом и обратился к остальным:

— Извините его: солдат федеральной армии, что тут поделаешь… Они ведь дерутся, когда их сто против десяти.

— Что ты предлагаешь, хефе? — спросил Маккенна. — Уж не хочешь ли ты предложить белым сразиться с засевшими внизу солдатами? Может, все-таки есть другая возможность уйти?

— Есть, — быстро ответил Пелон. — Хотите скажу, какая? Хотя неважно, хотите вы или нет. Все равно услышите.

Он замолчал, изучая всю компанию. Маккенне показалось, что Пелон с большим интересом наблюдает за своими людьми, чем за белыми, и понял, — что бы не предложил полукровка, операция будет отчаянно рискованной: вполне возможно, он предложит открыто, нагло выйти из укрытия. Рыжебородый старатель напрягся.

— Мы должны, — сказал Пелон, — отвеять мякину от зерна.

— Что это значит? — резко спросил Санчес.

— Нас все еще слишком много. Недостаточно отбросить лишь Лагуну и Манки. Должно стать на несколько человек меньше. Только так мы сможем уйти.

— Ты хочешь сказать, — протянул Беш, — что надо убить кого-то еще?

— Ничего подобного. Я не употреблял таких слов.

— Сами слова, конечно же, ничего не значат, — покивал Беш. — Важна мысль. Я правильно понял?

— А мысль, — откликнулся Пелон, — очень проста: кто-то из нас поедет к Сно-та-эй, а кто-то нет.

— Мы уже слышали нечто подобное, когда за твоей спиной с томагавком в руке стоял мой приятель Хачита.

— Нет-нет, — быстро проговорил Пелон, оглядываясь. — Вы не поняли идеи. Я имел в виду, что мы должны по-хорошему договориться о том, кто поедет к каньону, а кто нет.

— Как это «по-хорошему»? — промычал Санчес.

— Очень просто, — сказал Пелон, — я сам выберу несчастливцев.

— Ты? — бросил Вахель по-английски, хотя знал испанский ничуть не хуже мексиканцев. — Я ни в жизнь не позволю тебе отбирать скальпы для негритянских штыков.

Он ткнул большим пальцем через плечо.

— Мы сами все решим, понятно?

И снова Пелон пожал плечами.

— К счастью, малыш, — сказал он, — тут мы спорить не будем. Потому что я считаю, что именно в моей команде слишком много лишних ртов.

Услышав это, Беш и Санчес поднялись на ноги, а потом, не наклоняясь вперед, встал гигант Хачита. Апачи не произнесли ни слова, предоставив выразить всеобщее изумление дезертиру мексиканской армии, сержанту Венустиано Санчесу.

Мексиканцу оказалось непросто начать свою речь. Ведь всего несколько минут назад Пелон раздробил Манки голову, а Хачита собирался раскроить вожаку череп. В полутьме «Нежданного Привала» скрывалась смерть. Санчес безрадостно кивнул головой.

— И кого ты решил убрать? — спросил он.

Несколько мгновений Пелон наблюдал за ним, а затем разразился успокоительным гоготом. Когда он несколько поутих, по-дружески обнял своего мексиканского приятеля и пылко проговорил:

— Венустиано, старый мой друг, да неужто ты решил, что для подобной пакости я выберу тебя? Тебя, побывавшего со мной в дюжине переделок? Тебя, которого я считаю своим братом? Бог свидетель, не понимаю, как ты можешь здесь стоять, если так во мне сомневаешься?

Лицо Санчеса стало еще серее. Голос его задрожал.

— Значит, все-таки меня, — прошептал он.

— Ну, разумеется! — весело воскликнул Пелон. — Разве я могу поступить иначе, старина?

Позволив своему мексиканскому приятелю покачаться несколько секунд, Лопес внезапно его обнял.

Но и тогда Санчес не понял, плакать ему или смеяться. Однако когда бандит отпустил его и отступил на несколько шагов назад, все увидели так называемую «улыбку» — неровно вырезанную ножом гримасу.

— В любом случае, дорогой товарищ, — принялся развивать свою мысль Пелон, — расставание будет недолгим. Оно будет даже безболезненным. Ты ведь, Венустиано, профессиональный солдат. И знаешь, каково повиноваться приказу, который не в силах уразуметь. Так?