Евгений Костюченко: Русские банды Нью-Йорка

Его ночные отлучки были запретной темой в семье Кирилла. Настолько запретной, что долгое время он и не знал о существовании родного дядьки, контрабандиста, да еще и грека. Мама даже отдаленно не напоминала гречанку — русые волосы, зеленые глаза. И замуж она вышла за русского. Отец Кирилла, инженер Белов, умер, когда сыну было двенадцать лет. И с тех пор каждое лето пацан проводил в хате на обрывистом берегу. Своего дядьку он поначалу боялся — загорелый, черноглазый, с шапкой вьющихся волос, Жора Канделаки принимал племянника не как дорогого гостя. Он вел себя так, словно был мастером, а парнишка — подмастерьем. Женщины не приближались к этой хатке, и Кириллу самому приходилось разжигать печку, стоявшую во дворе, самому таскать воду, кашеварить и прибирать. Наградой за непосильный труд было море, плескавшееся под обрывом, и тенистый сад. Но самые счастливые минуты он испытал, когда дядя стал брать мальца на рыбалку.

Мальчишка был хорош на веслах, умел поставить парус и быстро его опустить, легко ориентировался в море — но в ночные экспедиции Жора Канделаки племянника не брал.

Однако сегодня у Жоры под рукой не было его команды, трех молчаливых греков — да, бывают и молчаливые греки — которых он еще вчера отпустил на свадьбу. И если выходить в море, то ему нужен хотя бы один напарник…

— Сегодня я без команды, — сказал Жора. — И у меня гость. Видишь? Мы сидим с Кирюшей, балакаем за жизнь, а ты врываешься и требуешь, чтобы мы отвезли тебя в Америку. Моисей, это несерьезно.

— Кто говорит за Америку? На рейде стоит пароход из Батума. Он ждет погоды. У него в трюмах целая толпа турецких беженцев. Я договорился. Парой турков больше, парой меньше — кто считает?

— Твое семейство не очень-то смахивает на турецкое, — заметил Жора, повернувшись к черному окну.

Что он мог там разглядеть, кроме собственного отражения и дождя, который стучал по стеклу при порывах ветра? Но он что-то разглядел, и сказал:

— Если твой пароход ждет только погоды, то погода уже пришла. Кирюша, как насчет прогуляться?

— С удовольствием, — небрежно ответил Кирилл.

— Вы будете иметь не только удовольствие, но и вот эти часы, — сказал Остерман, проведя пальцем по золотой цепочке на своем жилете.

— Какие часы, Моисей? — укоризненно произнес Жора. — Ведь мы соседи.

Каждый раз, бывая на Большом Фонтане у своего беспутного дяди, Кирилл обязательно заглядывал и к Моисею Лазаревичу. Точнее, к Илье, старшему из сыновей. У того был замечательный ялик, на котором друзья уходили далеко в море, и проводили там весь день.

Младший брат, Иосиф, вечно торчал в мастерской с отцом, лудил-паял-клепал, с ним и поговорить было не о чем, кроме новых конструкций замков. А Илюха был мечтателем, таким же, как и Кирилл. И, борясь с веселой волной, он мог наизусть выкрикивать целые страницы из Фенимора Купера или Вальтера Скотта. Глядя, как выходят из порта океанские пароходы, везущие хлеб в Америку, мальчишки завидовали крысам, которые сумели пробраться в трюмы. Вот бы стать невидимками и самим забраться на борт! Пересечь океан, ступить на девственную землю пустынного континента, чтобы на берегах Миссури сражаться с кровожадными ирокезами. Они мечтали о том времени, когда вырастут и обретут свободу, и смогут наняться на клипер, и увидеть африканский берег, и Цейлон, и пройти мимо мыса Горн — и женщины всех портовых кабаков будут страдать от неразделенной любви к двум юным матросам…

«И вот, пожалуйста, чем закончились наши мечты», — думал Кирилл, ворочая тяжелым веслом баркаса.

Сказать по правде, мечты лопнули еще прошлым летом. Приятели провели его на борту парохода, сновавшего между Одессой и Севастополем. Илья был при буфете, Кирилл же попал в распоряжение боцмана. На этом беззаботная жизнь закончилась, родители решили их судьбу: Остерманы принялись сбывать вещички, готовясь к отъезду, Кириллу оставалось еще год учиться в гимназии. А что потом? Доктор, старый друг семьи, обещал пристроить мальчика в аптеку. Брат отца, железнодорожник, предлагал взять его помощником телеграфиста. Оба варианта были одинаково противны Кириллу, и он завидовал Илье. А тот, наоборот, страшно завидовал ему, потому что не хотел никуда уезжать. Так или иначе, но виделись они в последнее время все реже и реже. И, наверно, оба не ожидали, что снова окажутся в одной лодке.

Кирилл сидел на банке рядом с Ильей, вторую пару весел доверили Иосифу и его отцу, середину баркаса заняли мать и сестра, а Жора Канделаки был на руле. Хотя они уже отплыли довольно далеко от берега, Жора продолжал соблюдать конспирацию — то есть сердито цыкал на гребцов, если те неловко шлепали веслами, и продолжал говорить вполголоса. Кирилл понимал, что Жора просто зубы заговаривает, развлекает женщин, да и не только их — если вслушиваться в плеск волн и вой ветра, можно рехнуться от страха. Жорин хрипловатый, веселый баритон заставлял думать не о том, как быстро можно пойти ко дну, а о страшных расходах, связанных с переездом в «тую чертову Амэрику».