Лэрри Макмуртри - Дороги на Ларедо

Ночь становилась холоднее, звезды еще ярче засияли на темно-фиолетовом небе. Лорена выпила почти всю бутылку виски. Она знала, что утром будет трещать голова, но не придавала этому значения. Гораздо важнее подавить засевшее внутри беспокойство и притупить глубокую внутреннюю тревогу. А для этого нужно было оглушить себя виски, и, в конце концов, она добилась своего.

Но даже несмотря на выпитое виски, Мария не шла у нее из головы. Лорена жалела, что, вынужденные заниматься раненым, они не смогли даже поговорить друг с другом как женщины. Затем Мария сама оказалась пострадавшей и должна была беречь силы для последней борьбы.

В конце концов глаза Марии стали просто-таки преследовать Лорену. Ей хотелось забыть предсмертный взгляд мексиканки, но не давало покоя пережитое этой женщиной. Если бы у них состоялся хоть один небольшой разговор о жизни! Лорене очень хотелось этого, но теперь такое желание было неосуществимо.

Вскоре на востоке, за рекой, белой полосой стал проступать рассвет, и Лорена поняла, что ей надо возвращаться в дом и, какой бы пьяной и невыспавшейся она ни была, начинать заниматься ранеными и детьми. Она никогда уже не узнает того, что так интересовало ее в судьбе Марии. Столь важный для нее шанс разобраться в жизни и в самой себе утрачен навсегда.

Белая полоска на востоке расширилась, и висевшие над ней звезды стали бледнеть. Там, всего в нескольких шагах за местом, где спали козы, на берегу Рио-Гранде, в тесной могиле была похоронена Мария Санчес.

Калла больше всего смущало то, что он не может встать и выйти из дома, чтобы справить нужду. Костылей у него пока еще не было, да и воспользоваться ими он все равно бы не смог, ибо был слишком слаб. Мочиться приходилось в кувшин, но даже это не всегда удавалось сделать как надо. В его распоряжении находилась только левая рука, суставы пальцев на которой все еще до такой степени были распухшими от артрита, что не позволяли справляться с собственными пуговицами. Чаще всего ему помогал Пи Ай. Но если Пи Ай спал или играл во дворе с детьми Марии, на помощь Каллу приходила Лорена и делала это как нечто обыденное, не обращая никакого внимания на его смущение.

— У нас нет лишней постели, капитан, — сказала она однажды. И это было ее единственным замечанием на сей счет.

В такие моменты Каллу хотелось достать из кармана свой складной нож и перерезать себе горло. Но кто-то предусмотрительно забрал его нож, хотя даже если бы он у него был, вряд ли капитану удалось бы чисто сработать одной левой рукой.

Разговаривал Калл только с маленькой слепой девочкой Терезой. Она настояла на уходе за ним, и он принял ее помощь, хотя иногда уставал от ее детской болтовни. Девочка много помогала ему, к тому же она была еще совсем ребенком и ничего не видела. Она не могла видеть его обрубки или черный синяк во всю грудь, где сидела пуля, которую не осмелился вытащить доктор. Калл жалел, что тот не сделал попытки, может быть, тогда бы он умер.

Тереза, по крайней мере, не видела его и не знала, каким он был раньше. Она подсаживалась рядом, кормила его и рассказывала свои маленькие истории про пауков и кроликов, пока он ел. Ее речь была быстрой и легкой, как щебетание птицы. Это было единственное, что доставляло ему удовольствие. Он никогда не сетовал на Терезу и не отсылал ее прочь, даже когда уставал или заходился от боли. По утрам он терпеливо ждал ее. Едва проснувшись, Тереза подходила и клала свою прохладную ладонь на лоб Калла, чтобы проверить, есть ли у него жар.

С того момента, как в него вонзились три пули Джо Гарзы, единственным спасением от боли для Калла стало беспамятство. Он цеплялся за него всеми силами, но забытье становилось все короче и короче. В день ранения ему хотелось остаться жить, чтобы закончить работу, на которую его подрядили. Он никогда еще не бросал дело незаконченным. Оставаться самим собой, оставаться тем, кем он был, значило закончить работу, за которую взялся.

Но первое, что появлялось в его сознании каждый раз, когда он выплывал из тьмы, было ощущение необратимого поражения — поражения, которое никогда нельзя будет исправить. Он не смог закончить работу, никогда уже не закончит и никогда уже не сможет взяться за подобное дело. Он потерпел непоправимое поражение и глубоко сожалел, что не сделал так, как в свое время Гас Маккрае, который дал своим ранам прикончить его. Раны прикончили его таким, каким он был. А он, Калл, предпочел жизнь в том виде, в котором она оказалась бесполезной. Ему было неловко и неприятно, когда его обслуживали другие. Он всегда сам седлал свою лошадь и расседлывал тоже.