Лэрри Макмуртри - Одинокий голубь

Когда Август вышел на веранду, свиньи жрали гремучку, довольно маленькую по размеру. Скорее всего она просто ползла в поисках тени, да и наткнулась на свиней. Они тянули ее в разные стороны, так что гремучка свое уже отгремела. Свиноматка держала ее за голову, а хряк – за хвост.

– Проклятые свиньи, – выругался Август, давая пинка хряку. – Валите к ручью, если хотите сожрать эту змею. – Он рассердился на них не из-за змеи, а из-за веранды. От свиней на веранде становилось еще жарче, а уж жарче было просто некуда. Он сошел с крыльца на пыльный двор и направился к летнему домику, чтобы достать свой кувшин. Солнце стояло еще высоко, уперлось там в небосклон рогами, но Август насчет него был большим спецом и сейчас видел, что тени на западе обнадеживающе накренились.

Вечера долго добирались до Лоунсам Дав[одинокий голубь], но, когда наконец они приходили, становилось по-настоящему хорошо Большую часть суток, как, впрочем, и большую часть года, солнце загоняло городок, заброшенный в выгоревшей пустыне, в пыльную ловушку, рай для змей, рогатых гусениц и кусачих ящериц, но ад для свиней и уроженцев штата Теннесси. На расстоянии в тридцать или сорок миль не было даже ни одного сколь-либо тенистого дерева. На самом деле месторасположение ближайшей пристойной тени являлось предметом жарких споров в офисах, если, разумеется, снизойти до того, чтобы называть так сарай без крыши и пару будок при загонах, служивших конторами для животноводческой компании «Хэт крик», половина которой принадлежала Августу.

Его упрямый партнер, капитан В. Ф. Калл, нахально утверждал, что имеется великолепная тень прямо рядом, за двенадцать миль, в Пиклс Гэп[полянка Пиклса], но Август точно знал, что это не так. Пиклс Гэп был еще более Богом забытой дырой, чем Лоунсам Дав. Он и появился только потому, что один придурок по имени Уэсли Пиклс с севера Джорджии вместе с семьей заблудился в мескитовом кустарнике и проплутал там десять дней. Когда же он наконец выбрался на поляну, то раз и на всегда отказался ее покинуть. Вот так и возник Пиклс Гэп, в основном посещаемый путешественниками вроде самого Пиклса, то есть людьми, неспособными пересечь, не теряя присутствия духа, всего несколько сотен миль мескитовой чащи.

Летний домик был маленьким шатким строением, где внутри стояла такая прохлада, что Август склонялся к тому, чтобы туда перебраться, да вот только уж очень его облюбовали «черные вдовы», «желтые шкурки» [жаргонные названия насекомых] и сороконожки. Открыв дверь, с ходу он никаких сороконожек не заметил, зато сразу услышал нервное потрескивание гремучки, у которой явно было больше мозгов, чем у той, которую доедали свиньи. Августу удалось разглядеть свернувшуюся в углу змею, но стрелять в нее он передумал. В тихий весенний вечер в Лоунсам Дав выстрел мог иметь самые неожиданные последствия. Все в городке его услышат и решат, что напали либо команчи снизу, из степей, либо мексиканцы со стороны реки. Если же кто-нибудь из постоянных посетителей «Сухого боба», единственного в городке салуна, окажется в подпитии или дурном расположении духа, что было вполне вероятно, то он способен выбежать из салуна и пристрелить парочку мексиканцев просто так, в порядке профилактики.

В лучшем случае притопает с выгона Калл и разозлится, узнав, что это всего-навсего змея. Калл не испытывал абсолютно никакого уважения к змеям, равно как и к тем, кто отступал перед ними. К гремучкам он относился как к комарам, разделываясь с ними одним ударом с помощью любого предмета, оказавшегося под рукой.

– Пусть тот, кто замедляет ход при виде змеи, всю жизнь ходит пешком, – часто поговаривал он. Это заявление, как и многое из того, что говорил Калл, было совершенно недоступно пониманию образованного человека.

Август предпочитал придерживаться менее агрессивной философии. Он считал, что надо дать живым существам время подумать. Поэтому он постоял на солнце, пока гремучка не успокоилась и не уползла в дыру. Тогда он протянул руку и вытащил кувшин из грязи. Год выдался сухим даже по меркам Лоунсам Дав, так что весны хватило лишь на эту небольшую грязную лужу. Свиньи по полдня проводили около погреба, пытаясь добраться до грязи, но пока еще дыры в сооружении были недостаточно велики, чтобы они могли протиснуться сквозь них.