Жан-Патрик Маншетт: Прикованный к красному ядру

Этой шестерке казалось, что день никогда не кончится, — едва они успеют лечь, как займется новая заря и колокол вновь созовет их на поля.

Час за часом их отставание все увеличивалось, а силы уже были на исходе.

Наступил вечер. Каторжники столпились возле палаток. Недавно нанятый хозяином учетчик М. Росс водрузил себе на нос пенсне и взмахом руки установил тишину.

— Нет смысла говорить вам, кто впереди! — заявил он. — Я думаю, ребята, вы и сами это знаете.

Толпа завистливо загудела, все повернулись к бригаде Русского и Вье-Чесна.

— На втором месте Келли! — объявил М. Росс.

Бригада ирландцев заорала от радости и зааплодировала.

— Третье — Мендес!

Шепот удовлетворения донесся из рядов мексиканцев.

— Остальные будут объявлены после сегодняшних подсчетов, — заявил М. Росс. — Но, чтобы придать вам духу, я могу сказать, что красные ядра стойко держатся последними!

Толпа развеселилась, затем начала просто хохотать, когда увидела, как красные ядра, ковыляя, вышли на дорогу. Навстречу им попался Русский со своей бригадой. Услышав презрительные смешки, Ле Васо и Болт, казалось, готовы были броситься на обидчиков. Однако Флаш встал посередине, и люди, сгорбившись, поплелись к своей палатке.

Наступила ночь. Красные ядра, измученные и обессилевшие, растянулись на своих соломенных подстилках. Каждое движение приносило им боль.

— Я подыхаю! — простонал огромный Болт.

— Ты не подыхаешь, — ответил Ля Трим, — просто ты чувствуешь, что весь в дерьме, вот и все! Черт побери, меня уже тошнит от вас, ничтожества. И что это вам даст? Я уже говорил, мы слишком отстаем от других бригад.

— От одной-единственной бригады, — сказал Флаш, — Русского. Другие мы могли бы нагнать, работая вечером.

— И зачем вы хотите это делать? Зачем убиваться, чтоб быть первыми? Что изменится, если мы пойдем потом, в свою очередь?

— Говори за себя, — с горечью проворчал Болт, — а я уже даже не могу припомнить, когда в последний раз спал с женщиной. И я не хочу упускать случай!

— А я, — сказал Ля Трим, — я спал с женщинами в Сент-Луисе, в Канзас-Сити, в Новом Орлеане, даже в Чикаго. Какое бы вы место ни назвали, я там побывал!

Остальным был неинтересен мечтающий старик с глазами, блуждающими в пустоте, и кривящимися губами.

— Я думаю, — заметил Толливер, — если ребята Русского нас победят, то какая разница, кто придет последним.

— Да, это верно! — мрачно согласился Болт. — Когда они пройдут через руки Русского и Вье-Чесна, то от этих цыпочек мало что останется остальным.

— А если нам заняться этими двумя?

Это сказал Грин. Все взгляды обратились к нему. Молодой человек растянулся на спине с сигаретой во рту и смотрел на поднимавшийся к потолку палатки дым.

— С каких это пор тебя стало интересовать, будем мы первыми или нет? — враждебно спросил Ле Васо.

Грин искоса взглянул на него:

— Ты что-то сказал?

— Почему ты не играешь по-честному? — сказал Толливер более примирительным тоном. — Идея-то неплохая — свести счеты с Русским… Но, объясни, чем вызван твой интерес к нашей судьбе?

Грин выпрямился:

— Потому что я впервые вижу способ выйти отсюда. И шанс избавиться от этих проклятых цепей.

Предоставив компаньонам переваривать его слова, Грин отвернулся.

— Смыться! — прошептал Ля Трим. — Это хорошо для мечтателя. Если мы убежим, то будем подыхать от усталости и голода, а все в конце концов сведется к тому, что нас поймают. И тогда уж они начнут по новой. Нам расквасят морды и всучат еще по двадцать пять норм! Нет, месье! Здесь не рай, конечно, но все же лучше, чем спасаться бегством…

Враждебное ворчание было ответом на речь старика. Каторжники уже засыпали. Болт вытянулся совсем рядом с Флашем.

— Ты думаешь, Грин знает, что говорит? — прошептал он.

— Братец, — ответил Флаш, — как я понимаю, все это говорит о невозможности избавиться от этой проклятой красной штуковины. И если у Грина мозги наполовину в яйцах, так ведь не у него одного. Неважно, кто здесь останется в дураках.

Дни шли за днями, приближался конец уборки.

Там, где прошли каторжники, обнажалась красная земля и торчали сухие хлопковые стебли. Закрома Поттса были нагружены хлопком по самую крышу.

Красные ядра работали исступленно. Оставалось всего несколько соток хлопка.

Русский, Вье-Чесн и их бригада по-прежнему были впереди.

Удобно устроившись у стены амбара, Грин обедал. В сумерках синели палатки и постройки плантации. С мрачным видом красные ядра вышли из амбара, где подводил итоги учетчик М. Росс. Толливер и Флаш присели возле Грина. Тот продолжал жевать.