— Ничего, научусь.
— А денег-то у тебя хватит?
— Мы отложили кое-что. Дом продам.
Вэл стоял рядом, испытывая гордость за отца, потому что еще никогда хозяин не приходил в хижину рабочего, чтобы справиться, как тот живет.
Отец посмотрел Дженкинсу прямо в глаза и вдруг предложил:
— А почему бы и вам не поехать? Продайте свой рудник да поезжайте в Калифорнию. Ведь все это, — он взмахнул рукой, — гроша ломаного не стоит по сравнению с тем, что вы найдете там.
Слова эти рассердили хозяина.
— Гроша ломаного…
— А что? Человек вы ловкий и осторожный, — продолжал отец, — дела пошли бы у вас отлично.
Дженкинс презрительно проворчал:
— И ты еще смеешь давать мне советы? Да ты сдохнешь там с голоду, если вообще туда доберешься. Не с голоду погибнешь, так от руки дикарей или утонешь по дороге.
Он повернулся и собрался уходить, его прямая, негнущаяся спина говорила о том, как глубоко он оскорблен.
— Я дал тебе возможность отказаться от глупости, которую ты задумал, но раз так — ты мне больше не нужен. Давай уезжай! Вали отсюда!
Дженкинс зашагал прочь, и весь вид его выражал гнев и уязвленную гордость. Отец повернулся и встретился взглядом с матерью. Она улыбалась.
— Ах, Том, если уж нам суждено умереть с голоду, то я умру гордой женщиной. Кто бы мог высказать хозяину все, что у него на душе! Ты смелый человек, Том.
— Смелость мне еще пригодится. Не думай, что мне так легко уезжать отсюда, Мэри. Ведь нас ждет много трудностей. А пока мы отправляемся в Гануоллоу.
— Ты продашь дом?
— Я разговаривал с Эдвардом Бэйни — он приехал сюда недавно и держит магазин, — он согласился купить у меня дом, притом за хорошую цену.
Вэл поднял голову, посмотрел на отца и спросил:
— А Калифорния — это далеко?
— Далеко… очень далеко.
— Мы поплывем на корабле?
— Боюсь, на очень маленьком корабле, но там кроме нас будет множество народу. Потом, когда мы доберемся до Америки, мне придется искать работу, а когда мы будем знать, что нам нужно, купим фургон…
— Фургон?
— Да. Ведь нам придется пересечь прерии. Еще понадобятся волы, чтобы тащить фургон, верховая лошадь и ружье для охоты на разную дичь.
— А как же местные власти? — поинтересовалась Мэри.
— Там нет никаких властей. Зверье бегает свободно, и каждый, кто хочет, может охотиться.
— А ты стрелял из ружья?
— Нет. Даже в руках не держал. У нас в Англии только крупные землевладельцы имеют право охотиться, поэтому ружья я видел только у солдат. Но я научусь. Мы все должны научиться.
— Отец, а что такое прерии?
— Это обширные равнины, они похожи на наши вересковые торфяники. Покрытые травой безлесные пространства, раскинувшиеся на много-много миль. Деревья там растут только вдоль рек.
— Том, это так же далеко, как отсюда до Лондона? — спросила мать. — Я имею в виду, если пересекать эти прерии.
Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— Помнишь Уилла Холдера? Он вернулся в Хелстон за своей семьей. Так вот, Уилл сказал, чтобы пересечь прерии, понадобится пять месяцев… а то и полгода. — Отец помолчал. — Это очень далеко. Нам придется тащить с собой все, что понадобится в дороге. Путь в Калифорнию, Мэри, дорого обойдется, но дело того стоит. Холдер уехал отсюда ни с чем, а вернулся с деньгами, в отличной одежде, в новых башмаках.
Наутро они отправились в Гануоллоу дорогой, что шла берегом моря, и вскоре добрались до дома, где родилась Мэри Тревэллион и где все еще жил ее брат Тони.
— У тебя есть лодка? — спросил отец у Тони, коренастого парня в кожаной куртке, с голубым платком на шее.
— Ага. А зачем тебе?
— Хочу немного порыбачить. Если поможешь мне, возьмешь себе потом часть улова.
— Если тебя интересует что-то еще кроме рыбы, то зря будешь надрываться. Джон Нил уже искал «Короля Португалии», но так ничего и не нашел. И ты не найдешь.
— А ты помнишь старого Трегора?
— Кто ж его не помнит? Он приезжал сюда и всегда уходил далеко в море. Однажды он даже пропал надолго, а когда вернулся, то вид имел еще тот… еле выбрался на берег, весь промок до нитки. Вижу его, как тебя. Он шел, шатаясь будто пьяный. А потом отправился в Маллион доживать свой век.
— И что, никогда больше не возвращался в Гануоллоу?
— Как же, возвращался еще пару раз. Чтобы порыбачить да пропустить пинту-другую пива в местной таверне.
— А на что же он жил все эти годы?
Тони пожал плечами.
— Говорят, ухаживал за лошадьми в конюшнях Годолфинов.
— Так вот, жил он на то, — заявил отец, — что выудил из моря. Сейчас старый Трегор при смерти. Он оставил мне все, что там лежит. Я возьму сколько мне нужно, оставшееся — твое. Когда старый Трегор отправлялся рыбачить, он на самом деле нырял. Нырял в том месте, которое известно ему одному. Конечно, сокровище небольшое, но для таких, как мы с тобой, это все же богатство. Когда я возьму свое, там еще кое-что останется. Пользуйся им бережливо, никому не рассказывай, и тогда у тебя всегда будет каравай хлеба да пинта пива на столе.
Читать дальше