— Мальчик, конечно, создает определенные проблемы, а нам они ни к чему. О Верне я не беспокоюсь, пусть думает о себе сам, но вот если вдруг перестрелка... что тогда? Разумеется, не желательно...
— До сих пор вроде никаких затруднений...
— Да, ты прав, пока. Флетчер выглядит упрямцем, но он ничего не знает о Верне и, думаю, еще меньше — о Западе.
После долгой паузы Фарлей продолжил:
— Мне бы хотелось благополучно довести этих людей до места и, по возможности, избежать каких-то сложностей. Я ведь сначала едва не отказал Флетчеру в поездке, а теперь жалею, что не сделал этого.
Флетчер же невдалеке от беседующих уселся на землю и, прислонившись спиной к дереву, с надвинутой на лоб шляпой, закрыл глаза. Я внимательно разглядывал его, мучительно соображая, что могло заставить этого человека так поспешно отправиться в Калифорнию. И, честно говоря, не находил ответа на этот вопрос. Кстати, это касалось и всех остальных пассажиров, за исключением, конечно, моего отца: ради чего они проделывали такой долгий и мучительный путь, связанный с опасностью для жизни.
Ни одна из двух пассажирок, едущих в фургоне, пока ни разу не пыталась заговорить со мной, чего я, признаюсь, очень опасался, так как всегда считал, что путешествующие женщины обожают суетливо кудахтать и опекать маленьких ребятишек, я же давно не считал себя таковым.
Мисс Нессельрод, стройная изящная женщина лет тридцати или чуть меньше, в сером, повидавшем виды дорожном платье с потертыми манжетами, но всегда безупречно чистыми кружевными воротничками, казалась элегантной, будто даже поднимаемая нашим фургоном пыль была бессильна что-либо изменить в ее облике. Когда мы еще только отправлялись в путь, мисс Нессельрод, заметил я, выглядела очень встревоженной и расстроенной. Но после нескольких дней путешествия волнение ее заметно улеглось, глаза смотрели уже не так настороженно. Имени мисс Нессельрод я ни разу ни от кого во время путешествия так и не услышал.
И без того полную, дородную миссис Вебер безвкусно сшитое старенькое платье из черного сатина делало и вовсе похожей на слоеный пирог. Время от времени она подносила к носу маленький платочек и шумно через него дышала, спасаясь от пыли.
Я вновь и вновь старался представить себе, зачем все эти люди едут на Запад, но ничего путного придумать не мог.
Вокруг было так тихо, что не чувствовалось и малейшего дуновения ветерка: лишь изредка взбрыкивала какая-нибудь лошадь, отбиваясь от назойливых мух. Наконец Джакоб Финней, отдыхавший под фургоном, поднялся и, взяв в руки ружье, отправился сменить дежурившего Келсо.
Неслышно подошел Фарлей, опустился на песок рядом с отцом, спросил:
— Верн, скажите, вам когда-нибудь приходилось преодолевать такие горы?
— Да, случалось как-то раз в Мохаве, но здесь — нет, никогда.
— Вы хорошо знаете местность западнее реки?
— Не очень. Помню, тут поблизости есть несколько небольших озер у западного подножия Шоколадных гор, — ответил отец. А потом после короткой паузы внезапно спросил: — Фарлей, вы знаете человека по имени Смит, по прозвищу Деревянная Нога?
— Нет, только понаслышке. Да кто о нем тут не знает? Живет вроде в горах, охотник, не так ли?
— Да, но охотится за несколько иной дичью. Он конокрад, Фарлей. Это умный и опасный человек, скрывшийся однажды вместе с кучкой предателей, среди которых были и белые и индейцы. Смит угоняет лошадей в Аризоне, а продает их в Калифорнии. Потом спустя время наоборот: угоняет в Калифорнии и торгует в Аризоне.
Когда его однажды пришли арестовывать, этот человек успел улизнуть и теперь скрывается, говорят, где-то на краю света, в пустыне, в мире песка и безмолвия. И никто не может отыскать его. Очевидно, где-то севернее отсюда, даже индейцы не могут обнаружить это место, а может, просто не хотят вмешиваться.
— Какое отношение все это имеет к нам? — удивился Дуг Фарлей.
— Деревянная Нога крадет без разбора любых лошадей, какие только попадутся под руку. Как-то раз он напал даже на караван испанцев, везущих золото, который шел из Северной Калифорнии. Смит и не думал о золоте. Полагаю, он даже не знал, что именно находилось в тех тюках: ему нужны были одни мулы. Тогда лишь двум погонщикам удалось бежать и тем самым спастись.
Самое смешное во всей истории — они об этом рассказывали позже, — что Смит не взял золото, а выбросил слитки прямо на дорогу, сам же ушел, забрав с собою только мулов.
Но возможно, он просто не догадывался, что это было золото. Да я сам, признаюсь, за всю свою жизнь раза два-три видел золотые слитки и не отличу их от драгоценных камней. Много ли вообще найдется на свете людей, которые в слитках способны отличить золото, если до того держали его в руках только в виде монет?..
Читать дальше