Макс Брэнд: Новичок

Аллан выслушивал эти соображения совершенно спокойно. Когда вступал очередной оратор, он по привычке устремлял на него свои внимательные глаза. Он только чувствовал, что все они судят о нем слишком поверхностно. И под внешней оболочкой скрывалось много, очень много. Едва ли он мог объяснить это сам. Ему казалось, что все происходящее вокруг — только сон, и когда он проснется, то пойдет в банк, из которого когда-то ушел, сядет на высокий стул на своем старом месте, будто ничего этого не было. Им такое не расскажешь. И все же в сердце его не было злобы.

Просто он на какое-то время сошел с ума и стал убийцей. Если бы ему кто-то сказал, что он не совершил ничего непоправимого, он невероятно удивился бы и не поверил. И если бы ему сказали, что все его действия были основаны на заботе больше о других, чем о себе, он решил бы, что это говорят из жалости.

Он не хотел, чтобы его жалели. Как он желал, чтобы поскорее все закончилось и он понес заслуженное наказание! Весь мир осудил его как преступника — а он был слишком доверчив, чтобы не поверить целому миру. Все, чего он желал, — это поскорее закончить дело, расплатиться с долгами и уйти в извечное молчание, перед смертью увидев лишь одно лицо — лицо Фрэнсис.

Она стояла в углу зала заседаний, бледная и прекрасная, не отрывая огромных глаз от Аллана. У нее был вид недавно избитого человека, и казалось, боль еще не покинула ни ее тела, ни ее сердца. Он не знал, почему она пришла. По крайней мере это означало, что сейчас Джиму лучше. Проходя мимо нее, он остановился в проходе и одними губами прошептал:

— Джим?

— Лучше! — дрогнули бледные губы Фрэнсис.

Боже, какая улыбка появилась на ее лице! Другой бы разглядел нежность и жалость и все ее большое и любящее сердце в этой одной улыбке. Но Аллан пошел дальше, думая: «Как она рада тому, что Джиму легче. Как она его любит!»

В тюрьме Элиас Джонстон пришел к нему в камеру.

— Ал, — сказал он, — почему ты не подашь апелляцию?

— Зачем? — спросил Аллан. — Ты же видишь, все знают, что я это заслужил.

— Ты уже знаешь?

— О чем?

— Может, тебе будет совестно принять помилование от губернатора? Ты же считаешь, что большинство против тебя. Но подожди до завтра. Губернатор должен протелеграфировать свое решение.

Но губернатор не прислал телеграммы. А спустя какое-то время пришло письмо. Оно извещало шерифа, что его послание было прочитано с большим интересом. Но, изучив все обстоятельства означенного дела, губернатор пришел к заключению, что приговор справедлив, и он не видит причин изменять решение такого прекрасного судьи и гражданина, как Герберт Томас, и освобождать убийцу. Приговор утвержден и обжалованию не подлежит.

Шериф разорвал письмо на мелкие кусочки и вышвырнул в окно.

— Изучил все обстоятельства! — ревел шериф. — Он изучил их по газетам и утвердил приговор!

Он заставил себя пересказать все Винсенту Аллану. На что Аллан ответил:

— Вот видишь? Ты… очень добрый человек, Элиас, и не хочешь признавать, что другие правы.

До исполнения приговора Аллана отправили в каторжную тюрьму. Но перед отъездом его навестила Фрэнсис, и Джонстон на этот раз пошел против установленного порядка и разрешил ей свидание в камере заключенного.

— Знаешь, что случилось? — спросила она.

— Что-то хорошее о Джиме? — поинтересовался он, глядя на ее сияющее лицо.

— Он просит у тебя прощения, прощения за все. С него сняли обвинения.

— Благослови Бог старину Джима. Я знал, что у него все будет хорошо.

— Но ты, Ал! О, этот губернатор — слепец!

— Нет, Фрэнки. Он просто знает правду обо мне. Я заслуживаю смерти.

— Но что же ты совершил, кроме того, что спас Джима и меня?

Он покачал головой и грустно улыбнулся.

— Ал, ты сводишь меня с ума! — закричала девушка, топая ногой. — Будто ты знаешь о себе что-то необыкновенное, что-то злое и ужасное. Ал, тебе не кажется, что все они должны… должны…

— Что, Фрэнки?

— Надеть тебе на голову венец и прицепить крылышки на плечи! Ты… ты просто слишком хорош для этого мира, вот что!

Он только улыбнулся на этот всплеск эмоций и пробормотал:

— Фрэнки, ты так разгневалась на меня, что у тебя слезы стоят в глазах. Хорошо, я буду считать себя таким, как ты хочешь, если это сделает тебя хотя бы капельку счастливее.

— Ох, — выдохнула она, — ну что с тобой делать?

— Ничего, кроме того, о чем уже объявлено.

Она схватила его за плечи и долго смотрела ему в лицо, а по ее щекам градом катились слезы.