Макс Брэнд - Возвращение Дестри

Так они быстро продвигались вперед, причем с удивительной скоростью. Умница Фиддл одним махом перескакивала через небольшие овраги, которые обычной ковбойской лошади пришлось бы преодолевать шагом, съезжая вниз по одному склону и с трудом карабкаясь вверх по другому. Казалось, ее вел какой-то особый инстинкт или будто на ногах у нее была еще одна пара зорких глаз. Кобыла почему-то точно знала, какой камень лежит прочно, а на какой лучше не ступать — выскользнет из-под ноги. Дестри не делал ни малейшей попытки подгонять ее, хотя помнил, что ущелье тянется довольно далеко, а всадник на пегой лошади проехал здесь уже два часа назад. Он был просто уверен, что сумеет догнать его прежде, чем наступят сумерки. Так зачем же гнать Фиддл?

Ему чаще приходилось сдерживать нетерпеливое животное, нежели его подгонять.

В каньоне было нестерпимо жарко, словно в духовке. Даже когда солнце склонилось на запад и на дно легли тени, не полегчало. Казалось, раскалившиеся за день скалы стремились поскорее отдать накопившийся жар. Ни малейший ветерок не достигал дна ущелья; воздух был тяжелым, над скалами дрожало марево. Шкура Фиддл блестела от пота; там, где поводья касались ее плеч и шеи, лежали хлопья белой пены. Силы Дестри были почти на исходе, но это беспокоило его гораздо меньше, чем страдания лошади. Раза четыре он останавливался, чтобы смочить ей губы водой, и каждый раз после этого она упрямо двигалась вперед. На перевал спускались сумерки, небо постепенно темнело, на нем кое-где появились яркие звезды.

Наконец Дестри в первый раз тронул каблуками бока лошади, и она послушно рванулась по тропе вверх, к вершине. Эту последнюю милю Фиддл прошла явно на пределе, но когда они достигли конца тропы, Гарри натянул поводья. Впереди перед ними, насколько хватало глаз, раскинулось необозримое пространство будто кем-то перепаханной земли. В сгущающихся сумерках только смутно виднелась узкая тропа, сбегающая вниз причудливыми зигзагами. На ней не было ни души. Но внезапно Дестри насторожился — какое-то пятнышко мелькнуло далеко впереди, почти у самого горизонта. Пегий конь. Или нет? Мгновением позже, когда он уже успел справиться с разочарованием, его острый глаз успел заметить на фоне неба широкополое сомбреро. Все-таки это всадник верхом на пегой лошади! Высокий, уверенно сидящий в седле. Однако даже на таком расстоянии Гарри увидел, что пегий мустанг шатается от усталости. Кто бы ни был его хозяин, он был у него в руках!

На вершине свежий ветер ударил Дестри в лицо, охладил его разгоряченное тело. Сразу стало легче дышать, даже усталость куда-то исчезла. Издалека склоны холмов теперь казались покрытыми грязно-бурыми пятнами, но он знал — это летний зной иссушил землю. А позади него величаво вставали горы, вздымая убеленные снегами головы как раз над тем перевалом, где он был совсем недавно. Бросив на них последний взгляд, Дестри наконец решился. Ветер дул слева. Гарри тронул каблуками Фиддл, послав ее вниз по правому склону ущелья, так что вой и свист ветра тут же заглушили стук копыт. Но стоило ему только опуститься на дно, как тысячи мельчайших иголок тут же впились в его кожу. Всадник и лошадь оказались буквально окутанными густой дымкой — то миллионы москитов мгновенно облепили их так. Дестри безжалостно погнал Фиддл галопом, привстав в стременах.

Так они мчались мили две. Через какое-то время Гарри вновь выехал на тропу, которая сейчас в лучах заходящего солнца казалась почти багровой, и отпустил поводья. Лошадь под ним дышала с трудом, но пока еще не хрипела.

Гарри спешил вперед, к самому гребню. Осторожно бросив быстрый взгляд в сторону каньона, он заметил, как пегий конь и его хозяин неторопливо двигаются прямо к нему в руки.

Он оглянулся через плечо и посмотрел назад. Вдалеке, на дне ущелья, медленно катилось что-то похожее на облачко дыма. Конечно, это могла быть пыль, поднятая лошадьми, или небольшой песчаный смерч — обычное явление для этих мест. Но Дестри знал, — это дымок паровоза. Того самого, на котором собирался улизнуть беглец. Улыбка тронула его губы.

Он спешился и, удобно устроившись среди скал, принялся терпеливо ждать. Так и сидел до тех пор, пока перед ним не появились сначала высокое мексиканское сомбреро, потом голова пегой лошади, а вслед за ней — лицо всадника.

Это был не кто иной, как Лефти Тернбулл! Тот самый Лефти, который шесть лет назад единственный из всех двенадцати присяжных от начала и до конца просидел со злобной усмешкой на губах.