Макс Брэнд - Возвращение Дестри

Как раз в этот момент Огдены в очередной раз ухмыльнулись друг другу и чокнулись высоко поднятыми стаканами. Им не пришло в голову повернуться к бармену и, как водится, поприветствовать его дружеским кивком или, к примеру, послать остальным завсегдатаям добродушную улыбку. Нет, вместо этого они быстро сдвинули стаканы и так же быстро их опорожнили. Затем, поставив не глядя пустые стаканы на полированную стойку бара, опять погрузились в какой-то разговор.

Они пришли убить Гарри Дестри. Этот их замысел был совершенно очевиден как для них самих, так и для остальных посетителей салуна. К несчастью, братьям никак не удавалось придумать, как, собственно, начать то, зачем они явились, как незаметно перейти от болтовни к тому, чего оба страстно желали. Все было бы гораздо проще, если бы могли просто обернуться и выпустить в Дестри парочку пуль так, чтобы ублюдок распростерся мертвым на полу!

Огдены опять обменялись взглядами. В них был и стыд, и смущение, и тайный страх. Сдвинув головы, наконец принялись вполголоса обсуждать, как лучше перейти к делу.

Ах, если бы только Гарри дал им хоть малейший повод накинуться на него, хоть бы пальцем пошевелил! Но он по-прежнему сидел не произнося ни слова, обратив пустой, безжизненный взгляд на соседний стул, ни о чем не спрашивал, ни с кем не заговаривал, даже не пытался ни к кому обратиться. Но вот наконец чуть заметно поднял голову, затем встал, подошел к стойке и попросил:

— Налей-ка мне еще!

В эту минуту кабатчик впервые с удивлением заметил, что стакан у Дестри пуст. Он вытащил бутылку и, дождавшись, пока Дестри покажет, сколько ему налить, плеснул ему виски, затем украдкой наполнил до краев собственный стакан, потому что почувствовал, что его нервы вот-вот не выдержат.

Все разговоры в салуне стихли. Один из посетителей поднялся и бесшумно выскользнул на улицу, другие безмолвно замерли на своих местах, напряженно наблюдая за развитием событий. По-видимому, им не терпелось увидеть, как разделаются с Дестри. Не то чтобы он оставался видной фигурой в городе, просто по-прежнему был человеком, которого невозможно не заметить.

Вдруг Джадд Огден посмотрел на него.

— Дестри?

Тот медленно поднял голову. На губах его застыла слабая улыбка.

— Да?

В эту секунду никому, кроме кабатчика, не было видно его лица. Кабатчик вдруг почувствовал, как какая-то странная дрожь пронизала его с головы до ног. Его рука с зажатым в ней стаканом невольно дернулась, и половина виски выплеснулась на пол. Все еще охваченный этим непонятным смятением, он растерянно опустил стакан на стойку, но потом, внезапно передумав, схватил его и одним глотком опрокинул в себя содержимое. Затем мучительно раскашлялся, но даже не сделал попытки уйти. Вцепившись в стойку обеими руками, замер на месте как вкопанный, но смотрел не на братьев Огден, а лишь на одного Дестри, будто зачарованный тем странным спектаклем, который разыгрывался перед его глазами.

— Дестри, — подхватил Кларенс Огден вслед за братом, — ты ведь не забыл то время, когда попортил нам немало крови, а?

— Я? — спросил Дестри все тем же безжизненным тоном. — Вы хотите сказать, что я причинил вам какое-то зло?

— Именно ты, — резко бросил ему в лицо Джадд Огден.

В зале повисла мертвая тишина. Посетители боялись шевельнуться, только обменивались боязливыми взглядами, абсолютно не сомневаясь, что близится ужасная развязка.

— Ну, если вы так говорите, — смущенно произнес Дестри, — прошу меня простить. Страшно сожалею, если по моей вине у кого-то в этом прекрасном городе возникли неприятности! При одной мысли об этом у меня на душе тяжело!

Говоря это, он словно случайно отодвинулся от стойки и повернулся лицом к залу. С губ его сорвался короткий, лающий смех.

Невольные зрители едва верили своим ушам. Вытаращив глаза, они переглядывались, кое у кого отвисла челюсть. Что же до братьев Огден, они обменялись загадочными взглядами, потом перемигнулись, словно именно этого и ожидали. Через мгновение тяжелая туша Кларенса Огдена двинулась вперед и нависла над Дестри.

— Ты вонючая крыса! — презрительно фыркнул он.

Но Дестри даже не шелохнулся, будто не слышал.

— Это тяжкое оскорбление, — наконец произнес он.

А как только прозвучали эти слова, всем стало ясно, что он вовсе не боится! Этот жалкий трус, ничтожество, которому даже не было названия, вдруг чуть отодвинулся от стойки и повернулся лицом к обоим Огденам. В его бесстрастном голосе не было и намека на страх!