Но что же стало с тем, у кого было ружье? Мертв он или притворяется? Тюрк это или Крой?
Конкэннон залез в густую траву и замер. Человек с револьвером теперь спускался к воде. Видимо, это был Тюрк: его выдавали нервные, нетерпеливые движения.
На мгновение Конкэннону стало жаль Тюрка: револьвер против карабина… Силы были неравны.
Луна поднималась все выше, и Конкэннон завороженно смотрел на нее. Она, казалось, плыла над неподвижным ручьем и превращала его в сверкающую ленту.
Тюрк выстрелил снова; Конкэннон направил карабин в его сторону, нажал на спусковой крючок и увидел, как темная фигура рухнула навзничь в прибрежные заросли. Револьвер негромко ударился оземь.
Затем стало тихо.
Желтые листья платанов блестели в темноте, как золотые монеты. Некоторое время Конкэннон лежал неподвижно, прижавшись к земле, затем достал новый патрон и начал осторожно продвигаться вдоль берега.
Крой лежал на спине за белым стволом упавшего дерева, вытянув руки и словно умоляя всевышнего помочь постигшей его беде. Ему снесло пулей чуть ли не полголовы, и Конкэннон только по одежде смог узнать, которого из двоих он убил.
Конкэннон положил шляпу Кроя на то, что было раньше его лицом. Крой и при жизни-то не был таким уж симпатичным, а теперь — и подавно. Отвернувшись, Конкэннон сосредоточил свои мысли на Тюрке. Сделав несколько шагов вдоль берега, он остановился у того места, где тот упал.
— Ты здесь, Тюрк? — спросил он негромко. — Умер, что ли? Или ждешь, пока я подойду ближе?
Тюрк не ответил. Луна, словно напуганная взрывом насилия, продолжала свой путь по ночному небу. Обливаясь потом, Конкэннон пристально смотрел на черные кусты. Прошло довольно много времени, и вдруг преступник простонал:
— Конкэннон, помоги…
Конкэннон так сжал карабин, что задрожали мышцы предплечья. «Если есть у тебя хоть на грош здравого смысла, — холодно сказал он себе, — ты должен покончить с этим прямо сейчас. Один выстрел — и все».
— Конкэннон, ты убил меня.
Это прозвучало как последний вздох умирающего.
Конкэннон вскинул карабин и прицелился в кусты, но передумал, опустил оружие и шагнул вперед.
Тюрк лежал, опираясь на локоть и бешено сверкая глазами. Грудь его была в крови. Револьвер валялся в нескольких шагах, и он не мог до него дотянуться. Конкэннон быстро подошел и подобрал револьвер.
Тюрк тихо обругал его. Конкэннон встал на одно колено и осмотрел рану; что-либо делать было бесполезно. Только благодаря своей отчаянной злобе Тюрк еще продолжал жить.
— Дело поправимое, — спокойно сказал Конкэннон. — Я вернусь в Дип-Форк и поищу врача.
Рука, на которую опирался Тюрк, подогнулась, и он упал головой в траву. Конкэннон приподнял его голову, подложил под нее шляпу и сделал вид, что собирается оказывать помощь.
— Расскажи мне об ограблении, Тюрк. И о Эйбе Миллере. Это поможет тебе на суде.
— Ты поганый лжец, Конкэннон. Мне не выжить… Ты это прекрасно знаешь.
— Это еще неизвестно. Я видел немало лошадей, которые выздоровели, хотя ветеринар советовал их пристрелить.
Он разорвал рубаху преступника и обмотал его грудь длинной тряпичной лентой.
— Говори, кто за этим стоит? Кто организовал ограбление? Миллер?
Тюрк произнес грязные ругательства и закашлялся. На его губах появились красные пузырьки.
— Где Миллер? Деньги тебе пока что ни к чему. Но если ты все расскажешь, это тебе зачтется.
— Пошел ты к черту, Конкэннон.
— Но мне все же интересно, почему Крой, Миллер и ты остались здесь, хотя за вами охотилась половина всей полиции штата?
Собрав остатки сил, Тюрк злобно улыбнулся.
— Ах, тебе интересно?
— Да. Я могу оказать тебе услугу, Тюрк. Если ты поможешь вернуть эти деньги, железнодорожная компания будет на твоей стороне.
Тюрк снова выругался в ответ.
— Почему вы не убили меня тогда, в Оклахома-Сити?
Взгляд Тюрка начал угасать.
— Скажи хоть одно: вы угрожали вдове Рэя Алларда, а потом пытались подкупить ее и дали ей две тысячи долларов. Зачем?
Тюрк посмотрел на Конкэннона так, словно упивался одному ему известной тайной. Затем глаза его закрылись навсегда.
Конкэннон выбрался на дорогу и направился в Дип-Форк. И хотя городок был всего в десяти минутах ходьбы, дорога показалась ему ужасно длинной.
Когда он дошел до «Фанданго», то был уже совершенно обессилен. Одежда его превратилась в лохмотья, руки были в крови. Его появление в подпольном баре было встречено кратковременным изумленным молчанием. Он держал в руках карабин индейского фермера; за поясом у него торчал «Кольт» сорок пятого калибра, на лице были написаны усталость и гнев.
Читать дальше