Клифтон Адамс - Красные рельсы

Над землей сгустились сумерки. Спустя три минуты после выезда из Дип-Форк они оказались на изгибе дороги. Впереди была небольшая роща. Конкэннон присмотрелся, но не заметил там ничего, кроме деревьев.

Когда они проезжали под кронами огромных платанов, Тюрк и Крой невольно приблизились к Конкэннону.

Теперь они были почти на середине поворота, о котором говорил Майер, но ничего не происходило. Это был самый обыкновенный поворот дороги, вдоль которой вился ручей. Становилось все темнее…

Боль в животе у Конкэннона усиливалась. Если что-то и должно произойти, решил он, то только здесь.

Он с величайшей осторожностью высвободил ноги из стремян. Затем резко распрямил ноги и пнул носками сапог лошадей Тюрка и Кроя, идущих справа и слева от него.

Животные дернулись и встали на дыбы. В ночной тишине вдруг загремели выстрелы; испуганные лошади сорвались с места.

Конкэннон пригнулся к холке своей лошади и попытался направить ее к роще. Вдруг чья-то сильная рука схватила ее под уздцы и ловко увела за изгородь из колючих кустов. Выстрелы слышались теперь чуть дальше, вверх по течению ручья.

— Молчите, — сказал чей-то спокойный серьезный голос. — Это конная полиция. Все в порядке.

Конкэннон попытался разглядеть темное лицо второго всадника. Это был индеец-фермер, который утром привел его в Дип-Форк. Индеец не спеша вытащил изо рта Конкэннона кляп и разрезал веревки, стягивавшие ему запястья. Конкэннон принялся растирать их. Ему казалось, что язык его непомерно распух и не помещается во рту.

— Сколько вас? — спросил он, как только смог говорить.

— Двое.

— Откуда вы взялись? Я думал, вы вернулись на ферму.

Индеец пожал плечами и на своем неуклюжем английском пояснил, что поехал не на ферму, а в индейский полицейский участок. Затем вернулся в Дип-Форк с двумя конными полицейскими. Пока что другие сведения Конкэннону не требовались.

Поодаль раздался еще один выстрел, потом наступило напряженное минутное затишье. Чего-чего, а вмешательства индейской полиции Тюрк и Крой никак не ожидали. Сейчас они, видимо, спешились и приготовились к схватке с полицейскими. И те, и другие, похоже, оценивали обстановку.

Несмотря на объяснения фермера, все это не укладывалось у Конкэннона в голове. Местные полицейские всегда тщательно избегали вмешательства в дела белых приезжих. Этот вопрос был в компетенции федеральных старшин.

— Поверьте, я очень признателен вам за то, что вы сделали, — сказал Конкэннон. — Вы спасли мне жизнь. Но как вам удалось уговорить индейских полицейских вмешаться?

— Я сказал, вы — индеец.

Конкэннон опешил. Солгать местному полицейскому было для индейца серьезным проступком.

— Человек, которого вы зовете Тюрк, говорил плохие слова моей жене, — сказал фермер.

— Но что вы будете делать, когда они поймут, что я не индеец и что они действовали вопреки законам штата?

До полиции штата фермеру, похоже, не было никакого дела. Но конная полиция индейцев могла доставить ему неприятности, и он начинал понимать, что ему лучше куда-нибудь исчезнуть к тому моменту, когда его хитрость раскроется. Он посмотрел на Конкэннона и снял с плеча длинноствольный карабин.

— Когда-нибудь отдайте это индейцу-полицейскому. Я брал у него.

Конкэннон был поражен: индейцы не очень-то охотно отдавали личное оружие, особенно белым. Он принял карабин и горсть патронов с такой благодарностью, словно они были золотыми.

— Я даже не знаю, как вас зовут.

— Брюс Мак-Фарланд, — ответил индеец. Конкэннон ошеломленно посмотрел на него, но удержался от улыбки. Когда вас зовут Маркус Конкэннон, вы прекрасно понимаете, что имя — не повод для шуток.

— Обязательно отдам. Большое спасибо, мистер Мак-Фарланд.

Индеец картинно вскинул руку на прощание, развернул лошадь и бесшумно скрылся в густом лесу.

Крой и Тюрк лежали за стволом упавшего дерева в нескольких шагах от воды. Тюрка одолевала дикая ярость. Никто из них еще не знал, что в действительности произошло; они помнили только, что Конкэннон пришпорил их лошадей и что животных окончательно всполошили выстрелы. Теперь у них не было лошадей и оставался один карабин на двоих: падая с лошади, Тюрк не успел высвободить оружие из чехла. К тому же он сильно ушиб колено, что никак не могло улучшить его настроение.

Ночной ветерок шелестел листьями платанов. Тюрк вглядывался в темноту, сжимая в руке «Кольт» 45-го калибра, который одолжил у Кроя.