Макс Брэнд: Бандит с Черных Гор

Только ближе к полуночи абсолютная тишина овладела домом шерифа. Зато все остальные дома в Хвилер-Сити были охвачены почти истерической болтовней. Возбужденные разговоры не прекращались даже после того, как рачительные хозяйки погасили все лампы в городе, и рассказы, пересказы и другие живописные изложения только что происшедшего невероятного события не утихали до самого рассвета.

Когда город окончательно пробудился от кратковременного забытья, по нему вновь разнеслись крайне интересные новости, вызвавшие, в свою очередь, повальный гомерический хохот. Так, например, ужасный старый Минтер выехал из Хвилер-Сити в неизвестном направлении. Гарри Мэтьюз, прибывший аж из далекого Спокана, ранним утром также находился на пути домой. Медведя Чарли нигде не могли разыскать, а Билли-Грома, похоже, внезапно обуяло необоримое желание вновь посмотреть па мутные воды Рио-Гранде.

Исчезли все герои! И на гипотетическом поле боя осталась только сразу приунывшая фигура Дюка. Теплое июльское утро, постепенно завершаясь, переходило в день, и он, засунув руки в карманы, слонялся без дела по улицам города. Видели, как он с присущей только ему врожденной вежливостью снимает шляпу, раскланиваясь со встречными дамами, как сдержанно приветствует кивком головы знакомых мужчин.

Интересно, откуда вообще у него эта отменная изысканность в общении с людьми? Может быть, ему давал уроки какой-нибудь седовласый мексиканский джентльмен, у которого кроме имени осталось в крови от испанских грандов еще кое-что? А может, что-то досталось Дюку и от его предков, о которых он и понятия не имел? Как бы там ни было, но ни в Хвилер-Сити, ни в ближайших окрестностях не найти было обладателя манер, хотя бы отдаленно напоминающих Дюковы.

И вот Дюк шел по улице, и казалось, что ему в высшей степени наплевать на то, что все встречные мужчины молча выкатывали на него глаза и мычали в ответ на вежливое приветствие нечто весьма неопределенное, или на то, что все особи женского пола, независимо от возраста, не отрывали от него взгляда, но при том вообще не отвечали на его вежливое к ним обращение.

«Болтают про меня всякое, — тоскливо прошептал про себя Дюк. — Боже, и как им не надоедает это суесловие! Что бы они без меня делали? Скончались бы от скуки!»

Эта мысль ему настолько понравилась и показалась настолько симпатичной, что он остановился и от всей души, хотя и тихонько, рассмеялся. На этот смех обратил внимание мальчик, шествовавший, уцепившись за материнскую хлопчатую юбку, по противоположной стороне улицы, и у мальчика от страха и восторга перехватило дыхание. Дюк заметил его испуг и грозно насупил черные брови, но тут же овладел собой, придал лицу мягкое выражение и, широко улыбаясь, зашагал дальше.

Так он добрался до отеля. Почти поднявшись по лестнице, он остановился на ступеньке и внимательно осмотрел террасу. И никто из примерно полудюжины рассевшихся па ней людей не осмелился посмотреть ему в глаза. Дюк шагнул и вошел сквозь крашеную дверь в темную, душную комнату, служившую в отеле холлом. Но и тут не было разгоряченных и возбужденных мужчин с револьверами на бедрах, готовых в любой момент броситься на него.

Дюк пробежал взглядом по постояльцам, и глаза его при этом таинственно сверкнули. Потом он остановился на террасе, скрутил сигарету, зажег ее и, выпустив облако дыма, спустился с лестницы на тротуар и продолжил путь.

Все было гораздо хуже, нежели предполагал Дюк. Он наивно думал, что годы, проведенные в тюрьме, сделают его в глазах сограждан честным человеком. Но во время прогулки по городу он понял, что общество, водворяя преступника в тюрьму, вовсе не требует от него раскаяния и перерождения, а просто ставит на нем несмываемое клеймо изгоя, которое вею жизнь будет отличать его от массы законопослушных граждан. Правда, своим появлением он произвел невиданную сенсацию. Еще бы, обратить в бегство врагов, не позволив им совершить даже угрожающего жеста в свою сторону! Но это еще не победа над врагом.

Он остановился перед кузницей, которую держал Бад Спрингер, и вошел в двери. В помещении моментально наступило непонятное смятение. С противоположной стороны кузни распахнулась дверь, и какая-то фигура, скрытая дымом горна, растаяла, словно тень. Трое подручных Бада замерли с инструментом в руках, явно чего-то выжидая и с любопытством рассматривая пришельца.

— Бад здесь? — коротко спросил Дюк.

Ответа не последовало; ничего, кроме выпученных глаз, торжественно уставившихся на него; никто из них даже рта не раскрыл. Если уж до такого приема дошло, значит, дела обстоят совсем плохо. И Дюк опять отправился вдоль по улице с кривой ухмылкой на губах и с глубокой раной в душе. Все они отвернулись от него, все как один, и можно себе представить, что произошло бы, если бы взглядом можно было убивать…