Зейн Грей: В прериях Техаса

— Ну, так что же? — спросил Том, и его восторженное чувство несколько ослабело.

— Ничего. Только первый бизон, которого она увидит, решит все дело. — Это довольно загадочное замечание произвело довольно тревожное впечатление на Тома, и он запомнил его.

Со всеми этими покупками и с багажом Тома, полученным на станции, вся компания отправилась обратно в лагерь. Днем все были заняты своим делом. Том надел простую, грубую одежду и высокие сапоги, подходящие для жизни на открытом воздухе. Перемена эта произвела непередаваемое изменение в его душевном состоянии. Он уже был готов стать лицом к лицу со всеми опасностями охоты, и как ни старался он быть серьезным и сдержанным, он не мог подавить страстного, восторженного волнения. Он попробовал свою лошадь, которую назвал Дести, так как, только выкупав ее, ему удалось очистить ее от пыли. Дести выказала себя с самой лучшей стороны и заслужила одобрения всех, кроме Пилчэка. Особенно понравилась она Хэдноллу и его дочери, Сэлли.

Остальную часть дня он помогал Бэрну Хэдноллу приводить в порядок и грузить большую повозку, предназначенную для перевозки их драгоценного снаряжения, а затем, во время охоты, для перевозки шкур, которые они надеялись добыть.

Перед закатом солнца Том услышал веселые голоса женщин, звавших ужинать, и вслед за Бэрном пошел к столу, который заменяла парусина, разостланная на земле. Все были голодны. Хэднолл положил себе еду на жестяную тарелку, наполнил кружку, затем вернулся к повозке и поставил свой ужин на сиденье. Он был слишком высок, чтобы сидеть на земле, скорчившись и скрестив ноги по индейскому обычаю, но его рост позволял ему стоять и есть с сиденья повозки. У Пилчэка тоже была своя особая манера. Он ставил тарелку на землю и ел, став на одно колено. Все они были возбуждены, кроме Пилчэка, но это возбуждение, не мешая им удовлетворять голод, придавало ужину радостное оживление. Том не один радовался тому, что оставляет надоевшую однообразную жизнь, не один мечтал о девственных краях, о будущей работе на земле.

После ужина он опять отправился в город, намеренно один. Он не старался понять, что побудило его к этому. Это третье посещение главной улицы не удовлетворило каких-то смутных стремлений его, и он повернул обратно к лагерю.

Когда он дошел до конца улицы, прохожие стали редки и потому более заметны. Но Том не обращал ни на кого внимания, пока не услышал женский голос.

Он раздался позади него, и в нем чувствовалось раздражение, даже гнев. Голос мужчины, тихо и хрипло ответивший что-то, заставил Тома быстро обернуться.

К нему подходила молодая женщина с тяжелым узлом в руке, а шага на два дальше шел следом за ней мужчина. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она старается уйти и отделаться от него.

Том пошел навстречу ей и узнал девушку, с которой он обменялся несколькими словами в соседнем лагере.

— Этот парень пристает к вам? — спросил Том.

— Он оскорбляет меня, — ответила она.

Том быстрыми шагами направился к человеку, преследовавшему девушку.

— Эй, вы, послушайте! — решительно крикнул он. Но человек этот так поспешно пошел прочь, что пришлось бы бежать, чтобы догнать его.

— Это ничего. Оставьте его, — с облегчением сказала девушка и засмеялась.

— Этот город полон грабителей. Вам не следовало бы приходить сюда одной, — ответил Том.

— Знаю. Это случалось и раньше. Я не испугалась, но рада, что мы встретились.

— Узел у вас, по-видимому, очень тяжелый. Дайте, я понесу его, — предложил Том.

— Благодарю вас, я отлично справлюсь сама, — ответила она.

Но он взял у нее узел и при этом дотронулся до ее руки. Это произвело на Тома неожиданное и глубокое впечатление. На мгновение это лишило его непринужденной простоты.

— Ну… я… он слишком тяжел… для девушки, — запинаясь, сказал он.

— О, я очень сильная, — возразила она.

Глаза их встретились снова, как тогда, когда Том пришел за лошадью и взглянул на нее. Только на этот раз, казалось, это было совершенно иначе. Она посмотрела вдаль, в пространство, где в надвигающихся сумерках сверкали огни лагеря. Затем она пошла вперед, и Том зашагал рядом с ней. Он хотел заговорить, но как будто не в состоянии был придумать, что сказать. Эта встреча не была обыкновенной случайностью. Он не мог понять самого себя. Ему хотелось расспросить ее, кто она, куда она ходила, в каких отношениях она с тем грубым человеком, который назвал ее Милли. Но он не мог произнести ни слова. Он мог бы, конечно, разговориться с ней, если бы не сосредоточился всецело на том смутном, неясном чувстве, которое охватило его. Они не успели еще дойти до конца города, как она остановилась и обратилась к нему.