Александр Ралот - Дело регулятора Свантесона

Мужчина средних лет, в неброской финской куртке шел по набережной Невы. Художники, дружной стайкой расположившись вдоль парапета, рисовали шпиль Петропавловской крепости. Остановившись поодаль, мужчина стал наблюдать за их работой.

– Надо бы и мне взять несколько уроков рисования – подумал он.

Его настоящее имя не знал почти никто. Скорее всего, он и сам уже забыл, как его звали на самом деле. Кличку себе он выбрал сам. Однажды глядя на пачку чая Каркаде, ему врезалось в память ботаническое слово «Гибикус». Теперь заказчики только так к нему и обращались. Много раз он пытался завязать, выйти из дела, уехать. Но каждый раз его разыскивали и давали новое задание. Платили, правда, щедро, очень щедро. Однако этот раз точно будет последним. Однозначно – последним. Через месяц он, наконец, получит эстонский паспорт. Денег до конца жизни ему хватит. Найдет себе какую-нибудь вдовушку – эстонку, осядет на хуторе, будет выращивать коз и делать хороший козий сыр. А пока надо будет поговорить вон с тем учителем рисования. Купить мольберт, краски, ну и все, что там необходимо.

Через неделю «Гибикус» ехал в купе скорого поезда Санкт-Петербург – Южноморск, сложил в верхней нише мольберт и тубусы с холстами. Перезнакомился с соседями. Двумя девушками и парнем. Выпускниками известного ВУЗа, ехавшими на юг по приглашению одного крупного холдинга. После совместно распитой бутылки Хереса, девушки раскраснелись, наиболее бойкая, даже предложила выступить в роли натурщицы. Но только при условии, что художник и она останутся в купе исключительно вдвоем. « Гибикусу» пришлось приложить немало усилий, что бы разрулить эту весьма щекотливую ситуацию. В конце – концов, девушка угомонилась, получив твердое обещание, что её обязательно нарисуют на фоне моря, как известную греческую богиню, выходящую из пены морской. И в добавок, ещё угостят хорошим массандровским вином, десятилетней выдержки.

Женщина широких «рубенсовских» форм пребывала в глубоком раздумье. С одной стороны, эта девушка Хельга заплатила ей немало за информацию о малыше из сиротского дома, а так же предупредила, что следует незамедлительно сообщить ей, если еще кто – то будет интересоваться этим сиротой. Но с другой стороны, стоящий перед ней импозантный мужчина предлагает сумму много большую и говорит, что это только аванс. И еще обещал накинуть за молчание или как он говорит —конфиденциальность.

В конце концов, кто такая эта кореянка, подумаешь, дала бутылку какого-то греческого коньяка и денег. Мужчина вон в конверт вообще евро положил. Красивые, хрустящие. Вот выдам ему справку и махну в эту самую Грецию. А в Греции, как поётся в песне, всё есть, но только не за рубли, а за евро. Конечно, и кореянке справку дам, денюшки то отрабатывать надо, только позже. А если они там встретятся, тогда как. Когда-то давно сотрудница ЗАГСа неплохо училась в школе и даже посещала литературный кружок. И сейчас в ее голове сами собой всплыли слова – « а, дам-ка, я ей карточку старика Гапса». Она и сама не поняла, к чему ей эта фраза. Но рука уже писала данные другой больницы, совсем в другом, далеком городе.

– «Пока съездит, пока все разузнает, с меня какой спрос. Ну, подумаешь, ошиблась, с кем не бывает. В конце – концов, верну ей, её рубли. Коньяк, она надеюсь, с меня обратно не потребует».

Яков Панасюк через день получил справку о том, что сын Ольги Суриковой, после побоев полученных в детском доме находится в клинике для душевнобольных в одном из приморских посёлков. А спустя неделю, аналогичную справку получила и Хельга с той лишь разницей, что указанная там лечебница располагалась в одном из поселков республики Коми.

От людей с городского кладбища так же поступила информация, что человек очень похожий на Панасюка.

Не скупясь оплатил работу по замене памятника на могиле Суриковой и внес в кассу фирмы «Ритуальные услуги» приличную сумму на содержание погребения в достойном состоянии на десять лет вперед.

Альфред Свантесон стоял у большого панорамного окна и смотрел, как один за другим зажигаются огни большого города. За то время, что он провел вне его пределов, улицы и дома изменились до неузнаваемости. Куда-то исчезли послевоенные развалюхи, вместо них повсеместно взметнулись ввысь офисные здания из стекла и бетона. Повсюду засверкала назойливая реклама. Кривые переулки – выпрямили, но точечная застройка превратила город в подобие каменных трущоб. В лучах заходящего солнца на соседнем здании сверкнул блик солнечного зайца.