Эдуард Коридоров - Маленькая рыбка в океане

Так что я без долгих раздумий согласился с вождем террористов, вступил в Лохань святой веры и вприпрыжку побежал сюда, в этот чертов лагерь.

Все, что требуется от Майора – шпионить, чтобы я берег тайну и никому ее не разглашал. Я берегу. Никаких проблем. А все остальное – никого не касается. Красавчика я им не отдам.

Красавчик. Он сейчас нежится в медсанчасти на белых шелковых простынях. Я забинтовал ему голову – пусть считают, что он ранен, хотя на самом деле у него всего лишь сотрясение мозга. Нет, больше никаких караулов, никаких боевых тренировок. Когда я примчался в будку, его уже развязали, и он смотрел на меня, как щенок, брошенный хозяином. На щеке засохла кровь, и я гладил, гладил, целовал его щеку, я могу часами его целовать.

Любимый мой. Пусть воюют, взрывают, стреляют, погибают другие. Он не создан для войны и для смерти. Он создан для меня. И он счастлив со мной.

Конечно, и он, как все эти несчастные ребятишки, получает свою ежедневную дозу. Я читал его личное дело. Незачем ему знать, что было до меня. Какое значение имеют теперь его многочисленные родственники, увешанные титулами и нагруженные богатствами. Для них он уже умер, и они его оплакали. Им война принесла горе, а мне – счастье. Всегда есть тот, кто выигрывает. Красавчик – мой. Мой пленник, любимый, вся моя чертова жизнь. Я трижды проклял себя за то, что отпустил его в караул. Как я мог! Я должен был предвидеть. Конечно, Котенок сначала испробовал бы все самые легкие пути к бегству. Слава Лоху, что он не убил Красавчика.

А ведь мог бы. Спокойно мог бы. Пуля прошила бы это сладкое, это белоснежное тело, вонзилась бы рядом со светло-коричневой родинкой под левым соском. И оставила почти незаметное, аккуратное отверстие. И через пару часов под мертвой кожей разлилась бы желтизна, и я бы не смог поцеловать эту кожу, я бы крепко набрался спирта и всадил себе пулю в голову.

Я должен был предусмотреть эту опасность. Красавчик говорил мне, что они дружат с Котенком – я еще принялся ревновать, выспрашивал, чем они занимаются там, на берегу речки. Дурак. Надо было не ревновать, а думать о главном, о том, что подставляю любимого человечка под гибель, дурную случайную гибель.

«Ну, хорош митинговать, – вновь цыкнул зубом Полковник. – Будем ловить Котенка. Уйти ему, сами понимаете, некуда. Господа капитаны, берите свои отделения и прочесывайте лес. Ставьте в ружье всех, кроме охраны базы и караульных. Идите навстречу друг другу, с разных сторон, берите Котенка в кольцо. Он вооружен, но брать его приказываю живым. Только живым. Ребят берегите, не подставляйте под пули. Вперед.

Я взглянул на часы – около четырех утра. Котенок покинул лагерь в 20—46, и вообще-то с погоней можно было не спешить. Полковник прав, деться беглецу некуда.

Но, пока я двигался к казарме, что-то ныло в голове, какая-то недодуманная мысль. Зачем Котенок ударился в бегство? Судя по пропажам в каптерке, все он спланировал заранее. Тщательно, без эмоций. В чем же заключается его план? На что он рассчитывает?

Да, это главный вопрос. Парень может оказаться не так-то прост.

Оба отделения уже построились, успели получить оружие. 21 диверсант. Восемь – в нарядах и в карауле, один – в бегах. Оставшиеся – в роли загонщиков. Старший над моими одиннадцатью – провинившийся Буйвол. Заработал неделю ямы за незапертую каптерку, – и ничего. Его хоть вверх ногами подвесь – будет молча висеть, пока не снимут или не сгниет заживо. Идеальная машина для войны. Судя по нашим мученикам, высшая тайна себя оправдывает. Производство ударных и террористических групп можно будет ставить на поток. Причем, что самое ценное, нечистые станут уничтожать нечистых. В моем отделении чуть меньше половины – нечистые по происхождению. Но истово молятся на вечерних лохотронах, будто умели это с детства. И готовы разорвать врага, неугодного всемилостивейшему Лоху.

Стоят, хлопают глазами, еще не проснулись толком. И Котенок, между прочим, точно так же стоял вместе с ними во время учебных тревог. Что с ним случилось? Что сдвинулось в его хорошо обработанной голове? Капитан-2 недолюбливал Котенка. Если кто-то обидел Котенка здесь, в лагере, тогда все ясно, и никакой угрозы нашему общему делу. Парень дрогнул, психика дала трещину. Или поддержим, или отбракуем, дело техники. А если не в этом причина? Если недостаточно надежно то, что составляет высшую тайну? Даже думать об этом не хочется. На доработку могут уйти годы. Десятилетия. И до конца жизни я обречен мельтешить в партизанской войне. Стычки в горах. Два-три крупных теракта в год. Шуму много, а толку никакого. Дорого. Неэффективно. Кратковременное устрашение – да, такими методами его добиться можно. А настоящую победу обеспечит только военное превосходство. Обидно положить жизнь и не увидеть результата.