Михаил Русанов - Осколки

– Петр Андреевич? Это кто же, позвольте узнать?

– Раженский. Полковник. Умнейший был человек, скажу я вам.

Вздрогнув, Роберт уронил вилку. Разговор шел на русском, но фамилию Раженский он понял отчетливо.

Через несколько минут русские покинули ресторан. Роберт подозвал официанта, быстро расплатился и поспешил вслед за ними.

Роберту не нравилось поручение Говарда. Он постоянно задавал себе вопрос: почему? Такое задание вполне подходило для полиции. Ответ Говарда был резок, но ничего не объяснял до конца.

– Это личное дело, и нам не следует привлекать к нему внимание полиции и частных детективов. Мы все должны сделать сами…

Сами, так сами, но почему?

На улице русские простились и тот, кто упомянул Раженского, поспешил к такси. Дейн догнал его.

– Простите, мистер… – Дейн говорил на английском и опасался, что русский его не поймет. Но русский понял.

– Да? В чем дело?

– Извините меня, я был за соседним столиком в ресторане и слышал, как вы назвали фамилию Раженский.

– А в чем дело? – Переспросил русский.

– Вы были знакомы с Раженским? – При этом вопросе русский наконец-то взглянул на Роберта.

– А вы кто такой?

– О, простите… Роберт Дейн, я представляю интересы «Саутенд Сити Банк».

– Поручик Солов. Юрий Михайлович, – представился русский. – Так какое вам дело до Петра Андреевича?

– Вы знали Раженского? – Повторил вопрос Дейн.

– Конечно, знал. – Разговор с Дейном раздражал Юрия Михайловича.

– Вы не могли бы сказать мне, где сейчас находятся его дети, Сергей и Ольга?

Солов пристально посмотрел на англичанина, потом достал часы, взглянул который час и со вздохом положил их обратно в карман жилетки.

– Хорошо. Видимо, сегодня я к началу опоздаю… Но ко второму акту еще успею… Не желаете составить мне компанию и посетить театр господина Дюрона?

* * *

Сергей поглядывал на большие часы в углу кафе, которое находилось на первом этаже гостиницы. Они с Ольгой уже неделю жили здесь, и сестра никак не хотела отсюда уезжать.

Поездка в Париж была не обязательна. Но Ольга настояла. Отказать сестре Сергей не мог. Их путешествие по Европе подходило к концу, осталось побывать в Мадриде, а потом… Потом Сергей хотел поехать в Юго-Восточную Азию. Ольга соглашалась с братом, но огромного интереса к этой поездке не испытывала. Она постоянно затягивала отъезд и находила для этого любые причины.

Сергей закурил. Его несколько тревожило, что сестра задержалась. Стоило ей встретиться с мадам Соровской, и она тут же решила остаться в Париже еще на три дня. Сегодня, видите ли, у Анны Сергеевны премьера! Женщины… Только они могут находить в прошлом незаметные ниточки, связывающие между собой людей и события крепче цепей.

Путешествие не принесло ожидаемого облегчения. Вся Европа оказалась наполненной русской эмиграцией. И видя, ЧТО творится с русскими за границей, Сергей все больше и больше склонялся к мысли об ошибочности отцовского решения. Да, русские сумели приспособиться, обосноваться. Немногие мечтали вернуться, а если и думали об этом, то только с позиции силы: надо победить большевиков!

Никто не хотел признавать очевидного – нет у России пути назад. Если бы Маннергейм помог Колчаку, то все могло бы быть иначе… Но Маннергейм не бросил на неспокойные чаши весов гражданской войны независимость Финляндии.

Два года, проведенные в бесконечных переездах, дали слишком много для обдумывания сложившейся ситуации, и для того, чтобы пересмотреть некоторые ценности. Было обидно, горько, тревожно и страшно. И не было того детского восторга, возникающего перед любым начинанием.

Кто мой народ? Воин? Хочется верить… Но в гордом слове «воин» всегда заложена великая тяга к смерти. А мы ее ненавидим.

Мой народ – народ мудрецов? Нет… Мудрым не нужны ищущие истину. Она в их мудрости, пусть ложная, но они в нее верят. А мы – ищем, в революциях, в гражданской войне – ищем.

Мой народ – народ рабов? Тысячу раз нет! Свобода для нас необходимость жизни…

Мой народ велик и трагичен. Есть в нем и воин, и мудрец, и, как это ни обидно, раб. Но не в силах они понять друг друга, чтобы раб стал воином, воин – мудрецом, а мудрец не рабом своей мудрости, а хозяином…

Разное движет нами.

Топим себя в собственной крови. Сжигаем на кострах самоуничтожения. Жертвенность – откровенная и пугающая – вот душа моего народа. Страшно.

Страх, всепобеждающий, жгучий как хлыст, которым стегают лошадей, заползал в такие минуты в душу Сергея. Страх не перед смертью, ибо, что такое смерть? – Ничто! Пустота! И только вера в бога наполняет эту пустоту определенным смыслом. Так чего же ее бояться? Нет, только страх перед ЖИЗНЬЮ превращает твое существование в безраздельную муку. Страх перед будущим сушит твою душу. И ничего тут не поделаешь. Либо смело смотри вперед, либо пресмыкайся перед ужасным СЕГОДНЯ. Всегда – выбор.