Павел Давыденко - Матриархия (СИ)

- Здесь все бомбили, - пробормотал я. Машинально присел и потянул уголок какой-то тетради.

И тут же замер. Будто искра проскочила в мозгу.

Блокнот!

Мой миленький блокнот.

Тут же пролистнул его. Край сверху чуть обгорел, а сама бумага отсырела и пахнет острой кислятиной. Но разве это важно?

Так наверно, и тот отец из Библии не был рад своему блудному сыну!

Я увидел «Дурунен» и гору трупов за ней. Совсем по-другому смотрится рисунок теперь. Увидел мосты из людей. Увидел башню-в-момент-взрыва, и тут же вспышка перед глазами. Вспомнил, как разлетелась на куски многоэтажка. Нас могло тогда убить. Могло.

Вот остальные рисунки: фигуры с факелами, истерзанные тела, футбольное поле, а на обочине темная махина, похожая одновременно и на грузовик и на сноп, младенец с щупальцами и визжащая женщина. Все рисунки приобрели совсем иной смысл.

Совсем по-другому теперь смотрится.

И я смотрел и смотрел на них, забыл, где нахожусь. Пространство вокруг меня заполнили чернильные завитки, небо покрыли шероховатые грифельные царапины. Завитки поползли по мне, опутали тело, скрутили грудь, и дышать стало совсем уж невмоготу.

Я весь состою из этих штрихов. Они во мне и просятся наружу, но я не могу их выпустить, не могу...

- Что ты там? - вырвал меня на поверхность реальности голос Рифата.

- Б-блокнот, - ответил я. Сглотнул слюну. - Мой блокнот.

Рифат постоял, скрестив руки на груди. Потом вдруг протянул мне под самый нос кулак. Только сейчас я разглядел мелкие черные волосинки и подумал...

Что они похожи они похожи

-... ри. Ты ж типа художник.

Я скосил глаза к переносице. Мир расфокусировался на мгновение, а потом почему-то уже не стал таким цветным, как прежде. Я перевел взгляд на обкусанный желтый карандаш, который протягивал Рифат. Кивнул, забрал.

- Тебе плохо?

- Нормально.

- Потемнело как, - пробормотал он. - Грозой пахнет...

Он еще постоял, шумно втягивая легкими воздух. Потом ушел, похрупывая ботинками и сокрушаясь. А я повертел карандаш между указательным и большим пальцем.

Да, я художник. Но что толку?

Стало еще темнее, но уже не из-за чернильных завитков.

В себя я пришел оттого, что меня кто-то тащил, захватив под мышками. С детства не люблю, когда меня так хватают: это больно и щекотно.

- Ору-ору - а он сидит! - сокрушался Рифат. - Ты что же, совсем того? - сказал он с досадой. - Шарики за ролики?

- Чего? Да я рисовал, - ответил я, понимая, что звучит это по-детски. По волосам стекает вода, на пол падают капли. Лицо у Рифата из-за оранжевого пятна свечки выглядело восковым, ненастоящим.

Прогремел гром. Блокнот тоже намок, чуть раскис. Странно, что я вообще его нашел. В каком бредовом мире мы живем, если дешевый блокнот с пружинкой живет дольше, чем тысячи людей?

Где-то в отдалении пророкотало, как в бочке.

Сверкнула молния. Рифат что-то сказал, и слова заглушил треск грозы.

Я отложил блокнот. В углах затаились тени, и казалось, что они следят за каждым движением, и переговариваются, маскируясь под шум ливня. Темнота, как дикарка, чуть приблизилась к очагу, и снова боязливо юркнула в тень. И опять и опять... Рифат разводил огонь прямо на полу, и комнатку эту я не узнавал. Да и так ли важно, где мы.

- Дождь, - сказал Рифат, наверное только для того чтоб нарушить молчание.

- Ага, - собственный голос показался мне сухим и лежалым, как прошлогодние листья. - Значит, ночуем здесь.

- Ты хочешь еще порисовать? - вдруг спросил он. - У меня есть фонарик.

- Нет. Зачем же батарейки сажать. Да и вообще, я больше ничего рисовать не буду.

- У тебя хорошо получается, - снова тот же глухой, печальный голос. Если бы я не знал наверняка, то подумал бы, что в темноте поблескивает глазами вовсе не Рифат. - Я бы на твоем месте не бросал...

- К черту. Сейчас это не имеет никакого значения. А что мы будем делать завтра, меня уже не очень-то интересует.

- Шел бы дождь неделю, - пробормотал Рифат после паузы. Он привалился к стене, а я только сейчас ощутил под собой мягкую подстилку. Пошарил рукой - стеганое ватное одеяло. Убей бог, не помню, когда Рифат приготовил все здесь, как тащил меня.

Даже совестно стало.

Рифат все-таки всучил мне фонарик, но я его и зажигать не стал. Ребристая резиновая ручка приятно легла в ладонь - водонепроницаемый, типа.

Футбольное поле. Легко представить, как оно раскисло, словно болото, и как горелые трупы - обезображенные, искаженные, с отвалившимися нижними губами (зубы щерятся в ухмылке) все глубже и глубже утопают в жиже. И волосы теперь уже одного цвета - грязно-черного, плавают в лужах как водоросли.